"Иван Алексеев. Глеб" - читать интересную книгу автора

в голове Глеба. - Видно, я попал в рай. Где еще можно так бездумно валяться,
набивать желудок, знать, что любую заботу можно разделить с другом".
Небо же углубилось в собственную непостижимую жизнь. Вяло менялось, то
темнея, то светлея, присыпая глаза вязкой пудрой дремоты.
Громовой рев, перемежавшийся визгом шариков, вернул души из путешествий
по снам. Глеб собрался было поглазеть на величественных животных, но Адам
остановил его, схватил за ногу. Лицо и жесты друга источали волнение.
Беспокойство передалось и Глебу. Они замерли, прислушались. Один из гигантов
подошел совсем близко: вопли шариков оглушали. Каждый шаг великана сотрясал
гнездо, где вцепились друг в друга объятые ужасом крохотные создания. Вот он
взревел и побежал, отчего гнездо чуть было не опрокинулось. Вместе с ним
бросилось наутек и все стадо. Адам с Глебом не выдержали такого тарарама:
оглохли и очумели.
Когда слух и рассудок заняли свои привычные места в организмах, все
вокруг звенело тишиной. Здешних слонов простыл и след, а раненые шарики либо
уже поумирали, либо свыклись с болью и замолкли. Казалось, что опасность
миновала. Но мышцы Адама напряглись еще сильнее, ожидая иной беды. Он не
боялся тяжелой ступни, иначе бы переждал шумную пастьбу, паря в небе.
Глеб догадывался о причинах страха его и страшился сам. Он доверял
опыту товарища, не думал предложить собственную версию спасения, хотя и
недоумевал: почему Адам не взлетает в поднебесье, куда не способны подняться
тонкокрылые мясоеды? Уже потом он догадался, что ни Адам, ни его сородичи,
не знавшие, в отличие от самого Глеба, разреженного воздуха, прижимались к
земле некоей фобией, а скорее всего обладали хилой мускулатурой, как,
впрочем, и летающие зубы. Полчаса спустя Адам успокоился, но
предусмотрительно предпочел прогулке бездельное времяпрепровождение в
постели. Глеба он, однако, больше не удерживал.
Глеб кувыркался, радуясь легкости полета, упиваясь послушанием тела
едва ли не каждой мысли. Лазурь неба перемежалась в мелькании с синеватой
зеленью леса. И вдруг, как вчера, неожиданно и стремительно все кругом
расцвело. Мириады спиралек всплыли к небесам: испить свежести воздуха,
подкрепиться солнечным светом, а также попасть на зубок иным гурманам. Глеб,
не забыв распахнуть рот, помчался тормошить Адама, желая разделить с ним
стол.
Как часто в разглаженную тихим счастьем жизнь гостями незваными
приходят неприятности, иной раз отягощенные избыточной массой, да такой, что
вся беззаботная, радостная ткань существования трещит не только по швам, но
и рвется непоправимо, едва восстанавливаясь затем неизгладимой заплатой. В
гнезде Адама не было. Нет, он не вылетел к Глебу, разминувшись с ним в
разноцветном тумане. Дыра, зиявшая в полу, не оставляла места для
предположений о пути его исчезновения. А кавардак, изломанная постель и
разбросанные повсюду комья земли исключали малейшее присутствие доброй воли.
Глеб не без опаски просунул голову в нору. Пахнуло чем-то затхлым,
заплесневевшим, гнилым. Глаза уперлись в непроницаемую стену тьмы. Глеб
замер. Сложные противоречия вступили в многомерные отношения в пространстве
его разума. Сотни не согласных друг с другом мыслей, фактов, знаний и
установок сплелись в неуклонно закипавшую кашу, нестерпимую мозгу. И не
геройство, а скорей стремление погасить разлад в душе, нагнетавшийся в
катализаторе резкого перехода от счастья к беде, отправило Глеба вниз, на
поиски Адама.