"Иван Алексеев. Глеб" - читать интересную книгу автора

расценившие трагедию как очередное развлечение в их беззаботном
существовании.
Один день перетекал в другой, а тот в третий, и цепи этой казалось не
будет конца. Глеб с Адамом прятались в заброшенном городе, выбираясь в сад
лишь под покровом ночи. Все здесь настолько изветшало, что некогда прочные
дома разрушались от порывов ветра. И только центральное здание, где на
злопамятном помосте и угнездились друзья, устояло под натиском времени.
Иногда развалины зловеще свистели, будто под ними лежал ужасный гигант,
силившийся выбраться на поверхность и сзывавший на помощь. Свист не давал
спать, изводил. И, наверно, благодаря ему животные обходили стороной
заброшенный город.
Глеб и его выздоравливавший друг существовали одиноко, однако нисколько
этим не тяготились. Адам, превращенный в беспомощного червя, научился
по-змеиному ползать, отыскивая в зарослях трав и кустарников, здесь
изобилующих, бледные водянистые ягодки, поддерживавшие силы изгоев. У него
прорезались крохотные зубки, а в местах утраченных конечностей набухли
шишки, должные со временем раскрыться рукой, ногой или крылом. Глазки
прояснились, вернули всегдашний оптимистичный блеск. Глеб, видя воскрешение
друга, радовался, веселил его и себя, имитируя развлечения прошлой жизни. Он
кружился в человеческом танце, изрыгал скрежет, означавший музыку,
имитировал речь, опять таки скрежетом и шипением. Адам любил представления и
всегда бурно реагировал на всякую новую выдумку Глеба.
Так они и жили, тешась вынужденной идиллией в заброшенном городе. Адам
обзавелся новыми конечностями, еще лучше прежних. Глеб не мог досыта на них
налюбоваться. Его собственные крылья, сплошь покрытые рубцами и шрамами,
оставшимися после прожигания их кислотой, приводили в уныние, всякий раз
возвращая память к неприятному моменту жизни. Тело Адама тоже сияло
новизной. Старая кожа, полностью разъеденная, сменилась новой, нежной и
блестящей. Весь новенький, глянцевый, он, однако, не мог летать. Крылья не
набрали сил, и, несмотря на ежедневные попытки подняться в воздух,
оборачивавшиеся изматывающими тренировками, не имели никакой ценности,
болтаясь за спиной лишь красы ради. Он безрезультатно подпрыгивал, невпопад
водил крыльями, наполнялся отчаянием, из-за чего движения его становились
еще более раскоординированными, а упорство зряшным. Глеб поначалу пробовал
помочь ему. Тянул вверх, поддерживал и морально, стоя рядом. Но это ему
вскорости наскучило, и он оставил друга наедине с проблемой полета.
Однажды Глеб набрел на поляну, густо поросшую ягодными кустами. Прежде
чем ему в голову пришла мысль позвать друга, живот его туго наполнился, а
вечная спутница обжорства сонливая вялость опутала липкими нитями. Рассудив,
что поляна никуда не денется, Глеб прилег вздремнуть, благо солнышко ласкало
так нежно, а легкий ветерок водил по небу причудливые облака, умиляя взор. И
сон, чудесный, сладкий, ввел его в места жизни прошлой, измененные так, что
тоскливым восторгом давило грудь. И не хотелось уходить из этого сна, где
желаемое чудилось явным, не хотелось залить его водой из реки забвения,
оставляющей лишь контуры, тающий росчерк старого аромата. Глеб бы и не
оставил сон, еще долго жил бы в ему одному подвластном раю, принуждая
отдохнувшее сознание, если бы не Адам. Не тот глубоко понятный Адам,
сопровождавший его в мире грез, а тот, который обитал в стылой и скучной
реальности, который без церемоний растолкал его в самый прекрасный, потому
что последний, момент.