"Любовь Алферова. Пещера отражений (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

прежнего шумного смака. Рубаха его была чиста и руки тоже. Волосы
расчесаны. Странно, что Настасья Гавриловна, привычно хлопоча за столом,
не обращала никакого внимания на окультуренность лесного отшельника. И
Севе тоже вскоре надоело подмечать эти, мелкие в сущности, перемены. По
просьбе Веры он вкратце рассказал о неудачной экспедиции. Настасья
Гавриловна, опять-таки по настоянию Седмициной, повторила сказ про
заповедную пещеру и двенадцать лун, взошедших в ту ночь, когда выросла
гора.
Выпускница медицинского института заслушалась до того, что уронила в
чай надкушенную ватрушку.
- Ах, как мне хотелось бы раскрыть эту тайну! - воскликнула Вера, не
замечая своей оплошности. - Жизнь готова прожить в таком удивительном
краю!
- Вот и ты попалась на удочку, - умудренно, добродушно усмехнулся
Сева, жалея и немножко презирая Веру. - Лично я готов бежать отсюда без
оглядки при первой же возможности. Тебе пока еще кажется, что ты на
каникулы в деревню приехала, отсюда и восторги. Погоди, придет голая,
грязная осень. За ней потянется зима, морозная, свирепая, долгая. Ты
взвоешь от тоски в этом медвежьем углу, каждая неделя покажется тебе
длиною в год.
- Да, восприятие времени очень растяжимо, - неожиданно поддержал
Авдотьева неузнаваемый дед Веденей, но с непривычки умно изъясняться,
по-видимому, сбился и закончил путаницей: - Нами создано время
психологическое. Центр был собран, скреплен бессчетными тысячелетиями,
ныне сформирован и утвержден временем хронологическим.
На сей раз даже рассеянная Настасья Гавриловна, не донеся чашку до
самоварного краника, ошеломленно замерла.
- Окстись, старый! В своем ли ты уме? Что за околесицу несешь?
Дед будто и не собирался разъяснять бредовое бормотанье. За столом
возникло молчание, неловкое и напряженное. Небо почти совсем почернело,
игольчатые звезды засверкали веселей. Полнотелая луна, желтоватая и
масленая, как оладья, самодовольно всходила над теменью сада. Искорки
звездопада стремглав мелькали по небу, не оставляя следа. И вдруг
серебристо-сиреневая вспышка, словно сполох гигантской невидимой молнии,
осветила весь надземный свод от края и до края, затмив луну и звезды.
Женщины ахнули, Сева от неожиданности зажмурился, а когда глянул - не
поверил своим глазам: сидевший наискосок от него дед Веденей, будто
неживой, застыл в позе египетской статуи, залитый с ног до головы зловещим
серебром. Взгляд его застекленел, четкие графические тени удлинили и
заострили черты лица, абрис бороды и волос стал плоским, как на фресках
фараоновых гробниц.
Тут начался переполох. Вера вскочила, вскрикнула, исчезла, вновь
очутилась возле застывшего старика, в накинутом докторском халате, со
стетоскопом, который она, склонясь, приставляла к груди деда Веденея. Сева
помчался в дом за сердечными каплями. Настасья Гавриловна, бедственно
причитая, кипятила в кухне шприц.
С аптечным пузырьком, зажатым в кулаке, Авдотьев вернулся на террасу.
Небо погасло, приняло обычный полночный вид. Взошедшая в зенит луна уже не
желтела, а пронзительно серебрилась, и от земли восходил нежный,
прозрачный туман, пропитанный лунным светом.