"Марианна Алферова. Золотая гора" - читать интересную книгу автора

- Так сегодня ж... - начала было тетка и прикусила язык. - А ничего!
заорала она. - Нечего тут ходить всяким и вопросы дурацкие задавать! И кто
вы такой?
- Я Иванушкину брат, - сказал Одд вполне искренне.
- Видали мы таких братьев! Пока человек в беде, на мену ходит, душу
свою продает проклятым бизерам, про братьев ничего не слыхать! А как огород
освободится, так они тут как тут! В Консерву ступай. В Консерве теперь твой
братец.
Тетка бросилась в дом, захлопнула дверь. Было слышно, как внутри гремят
цепью. Из кривой полусгнившей будки вылез старый кобель, запоздало гавкнул
на незваного гостя и склонив голову набок, посмотрел вопросительно. Не
угостит ли чем?
Но для собаки у бизера ничего не было. На всякий случай бросил ему пару
бумажных фик. Может, съест?

Глава 7. В КОНСЕРВЕ.

Никогда не бывал он здесь прежде, не гулял неспешно по проспекту, не
стоял на набережной, опершись о гранит, теплый и шершавый, впитавший время.
Но тосковал по всему этому, как по родному. Тоска эта шла не из детства за
это Генрих Одд мог поручиться. Он рос практичным, в меру веселым, в меру
замкнутым, и все досталось ему среднее, и внешность, и ум; - одни желания
сводили с ума своей непомерностью. Мерещилось впереди нечто великое, и лет
до двадцати пяти он в своей исключительности не сомневался. А потом явилась
тревога, а за нею страх - страх, что он может оказаться посредственностью.
Страх все рос, превращаясь в уверенность.
А потом наступил ТОТ ДЕНЬ...
Изнутри саркофаг над городом был почти не заметен, небо казалось
голубым и прозрачным. Свежевыкрашенные дворцы сверкали яркими красками.
Преобладали желтый, темно-розовый, темно-голубой. Огромные пасти витрин
бесстыдно обнажали переполненные внутренности. Цокали копыта лошадей по
имитации булыжника, со скрипом катились золоченые кареты, очень точные копии
старинных. Девочки в прозрачных лифчиках и трусиках, ежась на прохладном
искусственном ветре с реки, продавали соки и конфеты, значки и шапочки с
эмблемами Консервы. Торговля шла вяло. Бизеры снова взад и вперед, лопотали
по-своему, улыбались, азартно щелкали новенькими камерами.
- Господин, яблочный мой, купите флажок! Пли-и-из! - завлекающе
улыбнулась Генриху блондинка в голубой шапочке с эмблемой Консервы.
Бизер улыбнулся в ответ, протянул девушке купюру, флажок брать не стал,
протиснулся мимо лотков, торопливо отмахиваясь от оживившихся продавщиц, и
вышел на набережную.
Темно-синяя вода плескалась о гранит. Генрих оперся о парапет. Он долго
стоял у воды, изучая. Искал время. Оно текло, пропитывая воду прошлым.
Когда-то в воде была жизнь, но она ушла. Осталось время. Генрих смотрел. И
вместе с ним смотрел и думал кто-то другой. Этот "кто-то" знал многое о
городе и времени. И Генрих не мог понять, где кончаются его собственные
мысли и начинаются того, другого.
Город умер давно, умер камень, и умерла вода. Они сопротивлялись долго.
Они сражались. Улицы и дома, каждый камень, и каждый карниз, каждая разбитая
ангельская головка на фронтоне, каждый атлант, подпирающий готовый рухнуть