"Татьяна Алферова. Рефлексия" - читать интересную книгу автора

бабки, выстроились вдоль ограды, нимало не смущаясь своим любопытством, но
не проходя в дом. Вся трудоспособная часть населения с раннего утра
отправилась на сенокос. Но вот бабки зашептались, в их рядах возникло
оживление, легкое кружение вокруг невидимого из окна центра, и в дом быстро,
но бесшумно вошла нестарая еще женщина, подошла к хозяйке, обняла, тотчас
заговорила:
- Клавдея, надо пойти к ней, сама подумай, нету у тебя выхода, не
корову же резать, в самом-то деле. А одной тебе нипочем не управиться.
- Так ведь грех на душу брать страшно!
- Грехом больше, - махнула вновь прибывшая и тут заметила меня, перешла
на шепот. Переговоры завершились успешно, потому что хозяйка, потуже повязав
платок и упрямо наклонив голову, направилась к дверям, сопровождаемая
гостьей, видно, своей родственницей, очень похожи были женщины, на ходу
вспомнила что-то, обернулась ко мне:
- Ты посиди пока в избе, да соседей-то не пускай, не говори ничего
соседям-то. Да не бойся ничего, мы скоро воротимся. Двери, слышь, не
открывай, ни одну, если по нужде захочешь, потерпи маленько, не открывай
дверей-то, нельзя пока.
Вернулись они довольно быстро, но еще до их возвращения я увидел, что
группу наблюдающих за домом старух как корова языком слизнула, раз - и нет
никого у ограды. С собой они привели третью женщину, одетую и повязанную
как-то уж совсем по-деревенски: в глухое платье чуть не домотканого холста и
платок, закрученный на манер кики. На прочих жителях попадались порой
кримпленовые кофты, болониевые куртки вместо ватников, газовые платочки и
прочее, явно доставшееся им от живущих в городе детей или внуков, которые
снабжали родственников вышедшими из моды у них в городе вещами.
Незнакомка пристально посмотрела на меня, и мне сразу расхотелось
раздумывать над ее нарядом, даже совестно сделалось.
- Давай-ка, милок, помоги, Клавдее-то нельзя, - приказала она, и мы с
первой гостьей (я решил, что она сестра хозяйки) подошли к покойнику, за
руки, за ноги, совершенно уже холодные, переложили его на стол, хотя
колдунья, а кто еще, как не колдунья, не сказала нам, что именно надо
делать. Все делалось само собой. Стоило ей приказать, и в руку прыгал
неведомо кем поданный стакан, а в другую - ребристая бутыль. Колдунья
развязала платок, поддерживающий нижнюю челюсть покойника, и принялась
ходить вокруг стола противосолонь, против часовой стрелки, хозяйка ступала
за ней. Сперва они приговаривали тихонечко, одна за другой, и каждый раз
проходя слева от головы лежащего колдунья мазала ему губы жидкостью из
бутыли. Потом колдунья заговорила громче, так что уже можно стало разобрать
нечто похожее на традиционный заговор с упоминанием острова Буяна и Алатырь
камня, но обильно перемежала традиционные слова ненормативной лексикой,
которую я ошибочно полагал не используемой, не принятой к употреблению в
столь заброшенных деревнях. Хозяйка меж тем костерила мужа как могла, упирая
на то, что он оставил ее без помощи в самую горячую пору, подвел, ишь чего
удумал, не потерпел до сентября. Женщины ходили все быстрей, ругались громче
и энергичней, вдруг явственный стон донесся до моих ушей. Не веря своим
глазам, я увидел, как шевельнулась левая кисть покойного, приоткрылись
глаза. Колдунья подхватила хозяина за плечи, помогла сесть, все еще на
столе; поднесла к его обескровленным губам наполненный стакан, приговаривая,
как похмельному: - Поправься, поправься.