"Татьяна Алферова. Рефлексия" - читать интересную книгу автора

а бодренькую Бабу Ягу с Кощеем Бессмертным и то, только в том случае, когда
бессмертием своим утомятся. Я еще после вчерашнего не отошел, зря мы вечером
к тебе пошли, как думаешь?
Володя не думал, он уже слышал звуки труб, полки его историй
разворачивали парад, били копытами белые кони под голубыми попонами, в
воздухе плыли плюмажи, и реяла оранжевая пыль над плацем. Стремительно
взмывало круглое крепкое солнце, генералы трогали кончики усов рукой в
белоснежной перчатке и усмехались своим тайным мыслям о полосатой с
кружевными оборками юбке молоденькой маркитантки, даже рыжая мышь,
пробравшаяся к полковой кухне чувствовала торжественность минуты, вставала
на задние лапки и выравнивала небольшие круглые ушки: что?

Воскрешение

- Кстати, о Бабе Яге, - не в силах вырваться из плена прекрасных
видений, задумчиво начинал разом посвежевший Володя. - Помниться, я еще не
рассказывал тебе о колдунье.
После подобного вступления никакие действия Алика не смогли бы
остановить процесс, но Алик и не желал остановки с выходом в
действительность; дальше, вперед, за Володей на границу Вологодской и
Архангельской областей, в заброшенную деревню из шести домов, стоящую на
высоком берегу неведомой реки, с многочисленными разрушенными мостками, с
прохудившимися лодками, с ярко зеленой ряской, качающейся у самого края
бортов, с медленным тягучим течением времени, со зноем и оводами, с рыжими
коровами и непременным жизненно важным для деревни сенокосом, в рубленый,
потемневший от дождей пятистенок, где за три рубля можно прожить у хозяев
целую неделю, да еще молоко и картошка бесплатно.
- К вечеру хозяин почувствовал себя плохо, хватался за сердце,
побледнел и лег раньше времени, а ночью принялся стонать так, что было
слышно на чердаке, где я спал. В пять часов утра хозяйка, вместо того, чтоб
отправиться в хлев - я всегда просыпался от приветственного мычания,
кудахтанья и блеяния, которым встречали хозяйку ее подопечные - постучала в
потолок, я выглянул в щель меж досок, увидел ее встревоженное лицо и
немедленно спустился. Она попросила меня сбегать к фельдшеру, который, по
счастью, жил в той же деревне, через несколько оставленных на милость
времени домов, даже не заколоченных. Я обернулся за полчаса, из коих
двадцать минут ушло на побудку специалиста. Но мы опоздали, фельдшеру
оставалось констатировать смерть, что он и сделал тут же за дощатым столом,
выписав справку, проваливаясь стержнем шариковой авторучки в неровности
стола сквозь тонкую пожелтевшую бумагу фирменного бланка. Газету никто не
подложил, газет в доме не водилось, да и не до того было. Фельдшер торопился
на автобус, который ходил два раза в неделю от ближайшей железнодорожной
станции, объезжая все деревни и развозя письма, если они приходили, хлеб и
немногочисленных пассажиров. Покойник еще лежал на кровати с закрытыми
глазами и подвязанной челюстью, вдова причитала, никак не могла собраться с
силами, чтобы встать, заняться необходимыми приготовлениями, все повторяла,
как заведенная:
- Что же ты наделал, ведь на самый сенокос, не мог до сентября
подождать!
Немногочисленные деревенские соседи, большею частью безвозрастные