"Вуди Аллен. Шутки Господа" - читать интересную книгу автора

медуза Горгона, а "бисексуалка из Бэй Эриа с видом на океан" сказала, что я
не подхожу ей ни с какой стороны. Нет, конечно, случались приятные
исключения, попадалась иногда настоящая красавица, толковая и душевная, с
хорошими рекомендациями и приятными манерами. Но по какому-то вековечному
закону (не то из Ветхого Завета, не то из египетской книги Мертвых), ей не
подходил я. И не было на свете мужчины, меня несчастнее. Внешне совершенно
благополучного, а в душе отчаянно мечтающего о настоящей любви.
По ночам от одиночества я размышлял о природе совершенства. Существует
ли на свете нечто совершенное - кроме, конечно, тупости дяди Хаима? И кто я,
собственно, такой, чтобы требовать от жизни совершенства? Я, ходячая
выставка несовершенств! Я даже решил составить список своих недостатков, но
не продвинулся дальше первого пункта: "иногда забывает шляпу".
Потом я принялся искать пример для подражания, образец "счастья в
личной жизни". Вспомнил всех, кого знаю. Родители жили вместе уже сорок лет.
Сорок лет - исключительно назло друг дружке. Гринглас, врач из нашей
больницы, женился на женщине, похожей на кусок брынзы, потому что "это сама
доброта". Айрис Мерман напропалую кокетничает с каждым мужчиной, который
приходит голосовать на ее избирательный участок. Нет, все не то. Я никогда
не встречал пары, которую мог бы не лукавя назвать счастливой.
Вскоре начались ночные кошмары. Снилось, что я иду в бар для одиноких,
на меня набрасывается свора бродячих секретарш и с ножом у горла заставляет
хвалить жительниц Квинса. Психотерапевт советовал искать компромисс. Ребе
советовал не волноваться. "Что ты имеешь против мадам Бронштейн? - сказал
он. - Я не говорю, что она таки первая красотка, но кто еще так сумеет
пронести пищу и самострелы в гетто и обратно?"
Однажды я познакомился с актрисой, по ее словам, мечтавшей быть просто
официанткой в кафе, и почти купился, но во время короткого совместного ужина
она сто тридцать два раза сказала "как бы".
А потом как-то вечером после тяжелого дня в больнице я пошел послушать
Стравинского и в антракте увидел Олив Чомски. Жизнь перевернулась.
Она цитировала Элиота,[14] играла в теннис и на фортепиано двухголосные
инвенции Баха. Интеллигентная женщина. Сложная натура. Никогда не говорила
"типа того", не носила вещей ради ярлычка от Гуччи-Шмуччи, не слушала
популярную музыку и не смотрела ток-шоу. И притом всегда была готова
испробовать самые невероятные способы и даже начинала сама. Как счастливы
были мы с ней, пока мое сумасшедшее вожделенье (достойное, полагаю, книги
рекордов Гиннесса) не стало иссякать! Концерты, кино, ужины, выходные
вдвоем, бесконечные разговоры обо всем на свете от Пого[15] до
"Ригведы".[16] И ни разу я не слышал от нее ни единой банальности. Нет, во
всем самостоятельность, глубина. Остроумие, повторяю! И, само собой,
презрение к любой пошлости: политике, телевидению, косметическим подтяжкам
лица, типовой архитектуре, мужчинам в тренировочных костюмах, киноклубам и
людям, которые начинают предложение словами "на самом деле".
Будь проклят тот день, когда шальной луч коснулся ее лица и вызвал к
жизни черты тети Ривки. Боже мой, тети Ривки, самого воплощенья вселенской
скорби! И будь заодно проклят другой день, когда на богемной вечеринке в
Сохо само воплощенье заветных мужских фантазий по имени (боже мой!) Тиффани
Шмидерер, подтянув клетчатый шерстяной носок, обратилось ко мне голосом
мультяшного мышонка.
- А кто ты по гороскопу? - спросила она, и я ощутил, как на моем лице