"Борис Алмазов. Посмотрите - я расту (Повести) " - читать интересную книгу автора

покуривал козью ножку.
- А вы моряком были? - спросил я.
- Нет, - ответил он и разгладил тельняшку на груди. - Это сыночка
моего, Шурика, память.
Он загасил аккуратно окурок, положил его за ухо, и мы опять взялись за
пилу.
- Я в ополчении был, да недолго. Контузило меня. А Шурик, сынок мой, до
войны срочную на флоте служил, вот и присылал тельняшки да брюки клёш. А в
сорок первом пошёл в морскую пехоту, на Невский пятачок... - Плашка
развалилась, дядя Толя поднял с земли чурбан и прижал его к себе, как
ребёнка или как снаряд. - По первому ледочку пошли они, милые, по Неве.
Ботиночки сливочным маслом, последышками, смазали, бескозырочки набекрень,
винтовочки наперевес...
И он замолчал, глядя куда-то поверх крыши сарая, точно видел
белоснежную гладь замёрзшей реки и цепи моряков в чёрных бушлатах.
- Дровосеки! - позвала из кухни тётя Паша. - Обедать.
- Пойдём руки мыть!
Тётя Паша поставила на щелястый стол тарелки со щами.
- Мне же в отряде обед дадут, - сказал я.
- Ничего. С отрядом второй раз покушаешь. Жерновок-то у тебя сейчас
хорошо мелет. - Она хлопнула меня по животу. - Ешь. Тебе расти надо.
Ели молча. Дядя Толя осторожно нёс ложку, подставляя под неё кусок
хлеба.
Потом были макароны и компот.
- Перекур с дремотой! - сказал дядя Толя после обеда, и мы уселись на
солнышке, у стены кухни, где уже сидели две нянечки и судомойка.
Нянечки разговаривали, а судомойка, совсем ещё молоденькая, конопатая
девчонка, тихонечко напевала:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

Я эту песню люблю. Я вообще люблю песни и петь люблю. Но мне правятся
взрослые песни. А в школе поём: "Серенькая кошечка села на окошечко,
хвостиком виляет, деток собирает..." Села на окошечко и пускай сидит. Мне
какое дело до этой серенькой кошечки? Я по-настоящему пою дома, а в школе
только так, рот открываю: "Патоку соберём, варил дядя Симеон..." Что за
патока такая? Зачем её дядя Симеон варил?
Дома мы поём на два голоса. Я - первым, мама - вторым. Только она поёт
редко, потому что занята всё время: работает, учится. Я один раз пел про
рябину. А мама говорит бабушке: "Смотри, наш Ёжик поёт, как большой, словно
всё понимает!" Мама думала, я не слышу её слов. А я слышал. Конечно, я всё
понимаю. Это ведь песня не про дерево, хоть оно и красивое, это про людей.
Про то, как грустно, когда человек один остаётся. Вот моя мама, и я, и
бабушка - как бы нам хорошо было с папой жить, но его убили на войне, вот и
"нельзя рябине к дубу перебраться". Значит, это песня про нас. Это и про
дядю Толю, про его сына-моряка... А про рябину поётся, чтобы никому обидно
не было: вроде эта песня только про деревья, а там понимай сам.
- А вот, - сказал дядя Толя, - нам сейчас народный артист республики
Боря споёт или стих скажет.
Нянечки и судомойка заулыбались и захлопали в ладоши.