"Максим Алексашин. Последний бой Василия Сталина " - читать интересную книгу автора

снегопад. Кое-как сопроводили их и вернулись обратно, а вскоре прилетает
командующий авиации наземной армии, которой мы подчинялись (авиация тогда
была в подчинении общевойсковых армий), Синяков. Приказывает: "Построить
полк!" Построили. Выходит. Он такой строгий, всегда выпивши ходил и матом он
не ругался, а разговаривал: "Кто стрелял?" А у нас под плоскостями 8 РСов
вешали. Когда мы вернулись, я обратил внимание, что у одного из наших,
Жуковина, нет РСов. Говорю ему: "Что молчишь? Ты стрелял?" - "Я". -
"Выходи".
Вышел, дрожит. А Синяков говорит: "Вот так, засранцы, надо воевать, как
он воюет!" Я думаю, что такое? А Синяков говорит, что, мол, Жуковин одним
залпом сбил двух "109-х". При всех наградил его орденом Красного Знамени.
Все: "Браво! Браво!" Потом спрашиваем Жуковина, как все произошло. Он
говорит: "Я посмотрел в прицел, вижу два самолета, и сразу на все кнопки
нажал. Все восемь штук выпустил. И двух сбил". Вскоре установилась летная
погода, пошли вылеты с воздушными боями. Один вылет - Жуковин садится, не
полетел с группой. Спрашиваю: "Что такое?" - "Барахлит мотор". Техники
начинают пробовать, все нормально. Второй раз: "Барахлит мотор, не могу
лететь". Техники разбираются, все нормально. Третий раз. Жуковин
подруливает, я говорю ему: "Не выключай!" Сам сажусь в его самолет, взлетаю,
отпилотировал отлично. Спрашиваю его потом: "Ты что, дрейфишь, что ли?" -
"Нет, командир, как тут дрейфить. Мотор не работает".
А вскоре он, также вернувшись, на посадке поломал самолет. Его командир
полка отдал под суд. Судили его, а потом в штрафной батальон направили.
И что ты думаешь? Когда я после войны уже учился в академии, мы обычно
на выходные дни приезжали в Москву. И вот я иду в форме, как положено, и
встречаю какого-то человека. Вижу, что должен его знать, но не могу
вспомнить, кто это. Подходит он ко мне и говорит: "Что, командир, не
узнаешь? Это я, Жуковин!" Батенька ты мой, какая встреча! Я ему говорю,
давай доедем до Монина, там мы выпьем по фронтовой. Приехали, он мне
рассказывает, что был в штрафном батальоне, его, как летчика, направили с
группой под Вязьму с заданием угнать "109-й". Самолет они не угнали, еле
ноги унесли. Потом дали им задачу привести "языка". Пошли. Одного схватили,
связали и тащат по земле. На своих минах подорвались. Ему пятку оторвало, а
этого немца убило. Я его спрашиваю: "Ну, как в сравнении с авиацией?" Он
говорит: "Знаешь, командир, вот где я страху натерпелся. В авиации так
страшно не было".
Конечно, первое время был страх перед немецкими летчиками, перед их
опытом. Когда мы сидели в Двоевке, летали над Ярцевом, я вел шестерку, и
завязался воздушный бой. Причем так получилось, что в этой группе только я
один к тому моменту имел опыт ведения боя, а остальные были "зеленые". Мы
встали в оборонительный круг. Ни один немец не подошел к нам! Вернулись,
сели. Я спрашиваю: "Ну, как?" - "Черт подери, соображают, не полезли на
группу". Я говорю: "Главное, не дрейфить, не смотреть, что он немец". Один
потом подошел, признался: "Смотрю - крест, и у меня сразу дрожь". В бою надо
стрелять, а у него дрожь в руках. Но все-таки он потом пересилил себя, стал
сбивать фашистов. Уверенность в своих силах дается с опытом.
А практика была такая - если ты вышел из боя без причины, тут же Смерш
начинает тобой заниматься. Многие попадали в их поле зрения. В частности,
Привалов, однокашник мой. Он немножко дрейфил, его хотели судить. Я
вступился за него, потому что видел, что он сможет себя перебороть. Судить