"Жоржи Амаду. Пастыри ночи" - читать интересную книгу автора

молотком, но, увидев Массу, бросил работать, обнял друга и принялся
его расспрашивать, как поживают Бешеный Петух, Ветрогон, Курио,
Ипсилон, Алонсо и прежде всего Тиберия со своим мужем Жезусом. Тыльной
стороной руки Капрал вытер пот со лба и снова взялся за молоток. Массу
поглядывал вокруг - на дом, на работающего друга. Он думал, что пора
бы пригласить Мартина в тот бар у подножия холма. Но Капрал так
увлекся работой, ему так хотелось поскорее починить окно, что Массу
решил обождать: "Пускай кончит, тогда и отправимся туда опрокинуть по
стопке кашасы". Он уселся на камень у порога, вытащил зубочистку из
жестких курчавых волос и принялся ковырять в своих белоснежных,
крепких зубах.
Мартин, продолжая чинить раму, рассказывал о том, что увидел в
Кашоэйре и Сан-Фелисе, Марагожипе, Куритибе и Крус-дас-Алмасе - везде,
где он побывал. Массу тоже рассказал ему новости: о празднике Огуна,
состоявшемся прошлой ночью, о лихорадке, на десять дней свалившей
Ипсилона в постель. Болезнь эту не могли вылечить никакие лекарства,
но она сейчас же исчезла, как только позвали Мосинью. Старуха начала
молиться за Ипсилона примерно в одиннадцать утра, а в четыре часа дня
он был уже на ногах и просил есть. Такой знахарки, как Мосинья, в Баии
еще не было. Мартин согласился с этим и даже на мгновение оторвался от
рамы, чтобы похвалить Мосинью. Интересно, сколько может быть лет тетке
Мосинье? Наверно, за восемьдесят, если не все девяносто. А ведь она
еще пляшет в хороводе кандомблэ и за несколько километров носит
больным свои чудодейственные травы. Бойкая старуха эта Мосинья!
Еще рассказал Массу о том, как пропали вещи Оталии и как им из-за
этого шутника Гвоздики пришлось идти всей компанией на Песчаную
дорогу. Мартин поинтересовался, как поживает Зико и его семья, его
друзья-игроки, Лоуривал и приятели с Агуа-дос-Мениноса. Массу ответил,
но тут же вернулся к Оталии: хорошенькая девочка, хотя немного чудная,
Курио влюблен в нее. Она соглашалась спать с Курио, как и с многими
другими, но даже слышать не хотела о любви или просто длительных
отношениях, она не привязалась ни к Курио, ни к какому другому
мужчине. Оталия отправлялась куда-нибудь на праздник, или гафиэйру,
или прогулку на парусниках, брала под руку первого, кто обращал на нее
внимание, оставалась с ним до конца праздника, а потом отдавалась ему
со страстью, которая почти всегда казалась искренней. Но проходила
ночь, и она даже не смотрела на своего любовника, будто между ними
ничего не было. Особенно доставалось от нее Курио, она смеялась над
его влюбленными взглядами, печальными вздохами, над его старым фраком
и раскрашенной физиономией. И то, что он иногда, отмыв лицо и сняв
этот фрак, надевал обтрепанный пиджак и выливал на голову не один
пузырек бриллиантина, пытаясь пригладить свои мелкие жесткие кудри, ее
не трогало. Не помог и новый пиджак, и даже изысканные стихи, которые
он сложил в ее честь и в которых Оталия рифмовалась с талией, а также
говорилось о любви и страданиях. Оталия по-прежнему принимала гостей в
заведении, а потом выходила прогуляться в порт - она обожала корабли.
Да, похоже, эта Оталия немного тронутая. Она и Жасинто заставила
бегать за собой; Мартин, наверно, его помнит - этот парнишка, ставший
игроком, всегда ходит при галстуке. Так вот, Жасинто предложил Оталии
свою любовь, ни больше, ни меньше, а она ему ответила, что не станет