"Андрей Амальрик. Статьи и письма 1967-1970 " - читать интересную книгу автора

Марченко был арестован через шесть месяцев после того, как он начал
распространять свою книгу о советских лагерях, Григоренко - через семь
месяцев после своей знаменитой речи на похоронах Костерина, Богораз, Даниэль
и Литвинов - через восемь месяцев после своего обращения "К мировой
общественности", Яхимович через четырнадцать месяцев после своего письма
Суслову с осуждением процессов над инакомыслящими, Горбаневская - через
пятнадцать месяцев после того, как приняла участие в демонстрации на Красной
площади и так далее. Не думаю, чтобы для одного меня стали делать
исключение.
На Западе также хорошо известны имена русских писателей, книги которых
публиковались за границей, и тем не менее многие из них на свободе, и вовсе
не нужно поручать специальному агенту сочинять книги, чтобы "смягчить дурное
впечатление, созданное за границей жестокостью полицейских репрессий".
В своей статье г-н Брэдшер допускает еще много неточностей, он даже не
знает моего имени и несколько раз называет меня "Андреем Александровичем",
тогда как я Андрей Алексеевич. Но я думаю, что все это не так важно,
поскольку, как мне кажется, я ответил на все его аргументы. На все, кроме
одного, который показался мне самым... неубедительным.


Я хочу, чтобы меня правильно поняли

"Имя Амальрика не обнаружено ни под одним из протестов против процесса
Синявского и Даниэля или последующих процессов молодых инакомыслящих", пишет
г-н Брэдшер и делает вывод, что мне "не хватает доверия других
инакомыслящих".
Мне кажется, ему не следовало бы так писать, не зная лично меня и моих
друзей. Меня связывает дружба, иногда долголетняя, со многими из тех, кто
боролся и борется за гражданские права и свободу слова в нашей стране, и
большинство моих друзей уже поплатились тюрьмой за это. Мои друзья никогда
не сомневались во мне, как и я не сомневался в них. Я надеюсь, что г-н
Брэдшер написал эту фразу сгоряча, желая во что бы то ни стало обосновать
свои подозрения, и теперь сам в ней раскаивается.
Но, действительно, я никогда не подписывал никаких коллективных
протестов или просьб, обращенных большей частью к советским властям, никогда
не входил ни в какую "группу инакомыслящих" и не выдавал себя за
принадлежащего к ней, хотя я отношусь с большим уважением к этим людям,
дружен со многими из них, разделяю их цели и стараюсь быть полезен им.
Когда в маленькой рязанской деревне я заканчивал свою книгу, глядя в
окно, как под мелким дождем понуро пасутся козы, я не знал, будет ли она
вообще напечатана, и тем более не мог предвидеть, что она привлечет к себе
столько внимания. Но раз уж это произошло, я хочу, чтобы меня правильно
поняли. Мне с детства был органически чужд режим, при котором я вынужден был
жить, его культура казалась мне убогой, идеология фальшивой, а навязанный
моим согражданам образ жизни - унизительным. Я индивидуалист по натуре, и
мой протест всегда был личным протестом. Я всегда сам хотел отстоять свое
человеческое достоинство и право быть свободным. Но я не хочу быть понят
так, что я всегда думал только о себе. Я хотел бы - и, может быть, мой
пример помогает этому - чтобы каждый мой соотечественник тоже почувство-вал
значимость собственной личности. Только тогда, я думаю, возможна борьба за