"Песах Амнуэль. Право на возвращение" - читать интересную книгу автора

среди академиков не то чтобы не в чести, но и не среди очевидных
приоритетов. Подробностей избрания Карпухин не знал, но считал не лишним
упомянуть имя Карелина с отныне положенными ему регалиями.
- О, - с чувством сказал Гинзбург, - академик, говорите? И не забыл
передать привет простому...
Фраза осталась недосказанной, и на несколько секунд опять повисло
молчание, будто на линии то и дело что-то провисало, отчего голос скатывался
в звуковую яму и растворялся там среди прочих посторонних шумов.
- Вы давно в Израиле? - спросил Гинзбург, задав, собственно, два
вопроса в одном: ответ зависел от того, приехал ли собеседник на постоянное
жительство или в гости.
- Четыре дня, - сказал Карпухин. - Буду еще почти месяц, но у нас много
экскурсий, а мне хотелось бы... собственно, не лично мне... поговорить с
вами, передать привет не только от академика Карелина, но и еще кое от кого
из ваших коллег.
- Бывших коллег, - бесстрастно констатировал Гинзбург, но не стал
уточнять, а предложил сразу: - Если завтра у вас нет экскурсий, то мы могли
бы встретиться в центре Тель-Авива... вы наверняка не очень знакомы с
городом...
- Совсем не знаком, - признался Карпухин. - Мы остановились у
родственников в Нетании.
- Нетания, - раздумчиво произнес Гинзбург и помолчал, что-то
рассчитывая в уме. - Хорошо, я бы смог подъехать, скажем, на центральную
автостанцию... Часов в пять, если вы не против.
- Не против, - сказал Карпухин с излишней, как ему показалось,
торжественностью.
- Договорились. Я буду в светлой рубашке навыпуск, седой, но не лысый.
"Мне показывали вашу фотографию", - хотел сказать Карпухин, но все же
промолчал. На фотографии у Гинзбурга была пышная черная шевелюра, но ведь
прошло столько лет...
- А у меня будет маленький черный рюкзачок с надписью "Wrangler", -
сказал он.

* * *

В кафе напротив автобусной станции стояли в грустном интерьере под
фотографиями потерпевших аварию автомобилей три столика, на которых, если
сильно захотеть, можно было бы поставить две большие или четыре маленькие
тарелки.
- Я буду черный кофе, а вы? - спросил Гинзбург. Внешность его оказалась
совсем не такой, какую представлял Карпухин. На фотографии десятилетней
давности Гинзбург выглядел мужчиной в расцвете сил - высокий, широкоплечий,
он стоял на фоне уходившего вдаль монтажно-испытательного цеха рядом с
нынешним академиком Карелиным, бывшим руководителем конструкторского отдела
Шемякиным и еще каким-то мужчиной мрачной наружности, о котором Карпухину
сказали только, что это "человек с замечательными мозгами, но длинными
ногами". Тот Гинзбург, которого Карпухин увидел выходившим из Тель-Авивского
автобуса и узнал по светлой рубашке навыпуск, оказался мужчиной очень
среднего роста, сутулым, с длинными руками, которые болтались, будто плети,
и волосы действительно были седыми до синевы, а на лице прорезались