"Песах Амнуэль. Право на возвращение" - читать интересную книгу автора

Он замолчал, но в молчании чувствовалась недоговоренность. Карпухин не
столько видел, сколько ощущал напряжение, в котором находился Гинзбург. Не
то напряжение, когда охватывает страх, и понимаешь, что сделанного не
возвратить, жизнь сломана, ничего уже не сделать, все слова лишние, и тогда
напряженно молчишь, только ждешь результата - сколько... неужели навсегда?
Нет, молчание Гинзбурга и его поза почему-то убеждали Карпухина в другом -
что-то он хотел сказать, но не решался. Не решался вообще или потому, что в
комнате находились лишние люди, которым его слова слышать было не нужно?
Показалось Карпухину, или Гинзбург действительно бросил в его сторону
быстрый, но совершенно ясный взгляд? "Надо поговорить". Поговорить или
продолжить разговор? Сейчас это было невозможно. Наверно, это будет
невозможно и в будущем. До суда. А после...
И тут Карпухина осенило. Что хотел, что мог сказать ему Гинзбург
сейчас, даже если бы им удалось остаться наедине? Только одно имело и в его
глазах, и в глазах Карпухина определенный смысл. Что-то Гинзбург знал,
что-то он сделал, что-то имел за душой, не мог не иметь, не мог человек
такого душевного склада столько лет просто жить, ходить на работу и не
думать о ракетах, о новых идеях, типах двигателей или о чем-то другом, о чем
Карпухин с его дилетантскими знаниями в ракетной технике не имел ни
малейшего представления. Что-то Гинзбург придумал такое, с чем мог вернуться
в Россию, в "Грозы" - не из дальней и неудавшейся жизненной экспедиции, а
будто из затянувшейся научной командировки...
Я понял вас, - хотел сказать Карпухин, он даже встал с места и подошел
ближе к столу, за которым сидели Гинзбург с Беринсоном, Анисимов
предостерегающе поднял руку и взглядом показал, чтобы Карпухин не делал
ничего лишнего, но он и не собирался, только хотел дать Гинзбургу понять,
что принял его послание, и сделает все, от него зависящее...
Что от него сейчас зависело? Ничего.
Гинзбург монотонно повторял одно и то же, адвокат слушал с видимым
интересом, кивал головой и делал какие-то пометки, а потом неожиданно
захлопнул блокнот и встал, протянув Гинзбургу через стол руку. Рукопожатие
оказалось безразмерно-долгим, Гинзбург держал руку адвоката в своей, будто
боялся отпустить, будто этот жест - единственное, что еще связывало его с
миром, уходившим теперь безвозвратно.
На лице Беринсона промелькнуло странное выражение - смесь удивления с
пониманием, - сразу же сменившееся прежним невозмутимым спокойствием.
- Подумайте, - сказал адвокат. - Я приду завтра. Буду сделать все с
меня возможное, чтобы... как это... изменить пресечение. Да. Мера
пресечения, я иметь в виду.
Гинзбург молча кивнул.

* * *

Беринсон перешел на английский, как только они покинули стены
полицейского участка.
- Я поеду сейчас к Ноаму, - сказал он, - и мы обсудим, как вести
расследование. На то, что Михаила отпустят под залог, надежды мало, это
убийство, а по таким делам судьи обычно не рискуют. Я очень надеюсь на то,
что Берман не станет копать достаточно глубоко. Я имею в виду - по
знакомству Михаила с убитым. Прокуратуре тоже невыгодно искать тут глубинную