"Анатолий Ананьев. Малый заслон " - читать интересную книгу автора

белесоватого закатного неба. На самом гребне бруствера шевелились, словно
передвигались, скрюченные дубовые листья; их негромкий, цедящий говор
просачивался в землянку, заполнял все ее уголки колыбельным, баюкающим
шепотом. Рубкин, с минуту смотрел на этот завороженный, с необычайной
гармонией красок мир и, повернувшись набок, дремотно смежил веки.
Он хотел заснуть, но не мог; не мог, потому что вокруг него была
непривычная для фронтовика тишина. Но хотя Рубкин и думал, что не может
заснуть оттого, что было тихо, - его мучили совсем иные воспоминания и
мысли, далекие от войны, крови и человеческих жертв, от окопов, рвов и
братских могил, от всего того, чем живут люди на фронте, что видят, слышат и
что на годы откладывается в их сознании; желтые деревья, желтые вороха
листьев под сапогами напомнили ему сегодня о другой осени, о той, когда он,
только что окончивший институт геолог, собирался в первую поисковую
партию... Сейчас, лежа в блиндаже и восстанавливая в памяти картины той, -
это было перед войной, - далекой теперь осени, он как бы вновь переживал уже
однажды пережитое, и вновь с той же неприязнью думал о начальнике поисковой
партии, к которому ушла от него, Рубкина, любимая девушка. И хотя Рубкин был
во многом виноват сам, - он не кинулся в горящую палатку и не вынес оттуда
ее дневники, а сделал это начальник поисковой партии, тоже молодой геолог,
тоже выпускник, только из другого института, из Ленинградского, - все же
тяжело было признать себя даже теперь, спустя столько лет, трусом. Как
живые, полыхали сейчас перед глазами языки пламени, охватившие палатку,
стелился по опушке дым, и в этом дыму, черный от сажи, с опаленными бровями
и тлеющей меховой шапкой на голове стоял во весь рост начальник партии и
прижимал к груди прикрытые полой пиджака дневники...

3

Уже сгущались сумерки, когда Ануприенко, выбрав огневую под орудия,
вернулся с переднего края на свой батарейный наблюдательный пункт.
В блиндаже обедали: гремели котелками и кружками. Принесший кашу
разведчик Опенька сидел на опрокинутом вверх дном ведре и плутовато
поглядывал на товарищей. Лицо его, рассеченное голубоватым шрамом,
улыбалось.
- Эх, не война нынче, братцы, а малина! - потирая руки, проговорил
он. - Дайте табачку, у кого покрепше.
- Ну и глупец же ты, Опенька, - недовольно процедил связист Горлов, -
кто только тебя такой фамилией окрестил? Ей-богу, умнейший был человек!
Опенок ты и есть опенок.
- Ты отрывай, отрывай газетку, не жалей... А война, братцы, в такой
денек - малина!..
- То-то рожа у тебя в малиновом соку!..
- Рожа не рожа, а денек погожий. В такой денек да по Байкалу. Вода -
зеркало, рыба - косяками, косяками...
Опенька считал себя моряком и гордился этим. Под исподней рубахой носил
выцветшую тельняшку. И хотя она была старая, расползалась по швам, он
старательно чинил ее, но не бросал. Когда его спрашивали, почему он не во
флоте, он шутливо отвечал, что сам захотел пойти в разведчики. Слыл он во
взводе шутником, любил много говорить, зато в бою был смелым и, главное,
смекалистым. Проползал ли под проволочными заграждениями, подстерегал ли