"Анатолий Ананьев. Малый заслон " - читать интересную книгу автора

неизмеримо горе, которое принесли на нашу землю фашисты.
Под потолком назойливо жужжал и бился о стенку только что залетевший в
блиндаж шмель. И, словно вторя ему, звонко сопел задремавший у телефона
пожилой связист Горлов. Навешанная на ухо трубка закрывала его небритую
рыжую, как огонь, щеку. У панорамы стоял лейтенант Панкратов и вел
наблюдение за передним краем противника. Он медленно переступал с ноги на
ногу, под сапогами шуршал и пересыпался подсохший песок.
Ануприенко прислушивался к шорохам, и они казались ему странно
знакомыми. Вот так же тихо шелестели ржавые дубовые листья у ног убитого
русоволосого парнишки. Он лежал у насыпи железнодорожного полотна, сразу за
выходной стрелкой, настигнутый пулей вражеского самолета. На его слегка
посиневшее, но чистое лицо сквозь голые ветки старого дуба падало солнце.
Ветки колыхались, и от этого лицо казалось живым и теплым. Ануприенко пошел
тогда по шпалам, покидая разъезд... После много разных смертей видел он, но
они уже не вызывали в нем такой щемящей боли в сердце, а эта до сих пор
волновала и мучила его, словно он был виноват в чем-то, что-то недосмотрел,
что-то недоделал, не уберег.
Внимание капитана привлекли глухие звуки ударяемого о кремень кресала.
Это лейтенант Панкратов неумело высекал огонь. Искры радужным веером
сыпались на шинель, но ватка в железной, из-под вазелина, баночке не
загоралась. Ануприенко достал зажигалку и, приподнявшись на локте, протянул
ее лейтенанту:
- Держи, не мучайся...
- Спасибо, - Панкратов взял зажигалку, прикурил и тут же, вернув ее
капитану, снова прильнул к стереотрубе.
Ануприенко посмотрел на полусогнутую, почти мальчишескую спину
лейтенанта, на мешковато сидевшую на нем гимнастерку, на сапоги, начищенные
пушечным салом, и с горечью подумал: вот так бы стоять ему, юному агроному,
у теодолита и разбивать на участки колхозные поля...
Панкратова прислали на батарею совсем недавно, всего месяц назад.
Недоверчиво встретил его Ануприенко - слишком молод! - но все же назначил
командиром взвода управления. Панкратову едва-едва минуло девятнадцать. Он
был проворен, исполнителен, но робок, как все новички на войне. В первый же
день он все рассказал о себе, о том, что учился в сельскохозяйственном
техникуме на агрономическом отделении, что закончил учебу, но работать по
специальности не пришлось, потому что война, и он, как тысячи его
сверстников, не мог ждать, пока его призовут на службу, а попросился
добровольцем, его направили в военное училище, и вот он уже здесь, на
фронте; рассказал о доме, о братишке, больном и слабом, который занимается
дома и к которому приходят учителя не только принимать экзамены, но и
консультировать, помогать; все выложил и о сестренке, которой лишь восемь
лет, но которая все делает по дому, потому что мать на работе; и, конечно
же, о своей любимой, и, краснея и смущаясь, показал ее фотокарточки. Душа у
него, как говорится, была нараспашку, а это Ануприенко особенно ценил в
людях. Он охотно разговаривал с лейтенантом и даже советовался с ним, хотя
Панкратов - Ануприенко хорошо знал - не мог подсказать ничего дельного ни в
выборе огневых позиций, ни в расположении и оборудовании наблюдательного
пункта, но зато умел быстро, без карандаша и бумаги, вычислить прицельные
данные и отлично корректировал огонь.
- Вот ты, Леонид, агроном, а считаешь, как профессор, - как-то сказал