"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

не помню теперь точно, что побудило меня, но однажды, уступив советам
матери, я все же решил поехать в Антипиху и навестить Раю.

Было безветренно, тепло, как только может быть тепло в декабре, когда
пошедший еще ночью снег продолжал устилать, разумеется, уже не первою
порошею землю, и от медленно и густо падавших снежинок, от низко нависшего
над головою, отяжелевшего темного неба, от вида будто сгрудившихся домов и
спешащих по улицам машин, наконец, от людской толчеи, которая, чем ближе я
подходил к вокзалу, тоже торопясь, чтобы успеть на очередной отходивший на
Антипиху пригородный поезд, тем становилось заметнее, создавалось
впечатление сумрачного зимнего вечера, хотя было всего около двенадцати дня;
это впечатление довершали горевшие вдоль всего перрона электрические фонари,
возле которых кружились, как мошкара, крупные снежные хлопья, и опушенный
снегом состав поблескивал в свете этих фонарей. Все вокруг было словно
наполнено нашей особенной, сибирской красотой и размягчало душу; есть все же
что-то успокаивающее в мерно падающих белых снежинках, и оттого-то,
наверное, и во мне все как бы наливалось покоем, умиротворением, я с
удовольствием смотрел на заснеженные фуражки проводников, на лица, мокрые,
будто вспотевшие от подтаивавшего на щеках снега, и только в самый последний
момент, когда состав уже тронулся, вскочил на подножку и вошел в вагон. За
окном, пока поезд шел, был все тот же застилавший все белым снег; той же
будто медленно и ровно оседавшей пеленою ложился он под ноги, когда я шагал
уже среди деревянных домиков маленького станционного поселка, поглядывая на
полузалепленные летящими хлопьями номера на фасадах, с трудом разбирая и
отыскивая нужный мне. Я не знал, где жила Раиса теперь, но у меня был ее
адрес, и в этот воскресный день я надеялся застать ее дома. От вида ли
падающего мерно снега, от чего ли другого, но только, как я уже говорил,
какое-то именно удивительное спокойствие, даже будто безразличие владело
мною: нельзя сказать, чтобы я совсем не думал о прежних своих отношениях с
Раей, о наших встречах, в конце концов, о письмах, которые писал ей в первые
месяцы с фронта, но воспоминания эти, пока я не увидел самою Раю, не
волновали меня. "Ну учились вместе, - говорил я себе, - ну и что? Разве
первая записка, в которой я написал: "Есть билеты в кино. Хочешь? Буду ждать
у входа", - но что та записка и что оттого, что Рая пришла тогда?" С
какой-то холодной медлительностью, как падавший на плечи снег (я был в
шинели; я ведь, знаете, почти три года носил ее, прежде чем сумел заменить
на обыкновенное гражданское пальто), и с какой-то, как теперь мне кажется,
непростительной и незаметной, разумеется, на лице усмешкой я вспоминал, как
мы сидели в тот вечер в зале кинотеатра, какое уж было там кино, я больше
поглядывал на нее, чем на экран, и хотел и боялся дотронуться до нее; мне
смешно было теперь видеть себя тем глупым, вообразившим невесть что
девятиклассником, а главное, когда я спрашивал себя: "Что я нашел в ней
хорошего?" - ничего сколько-нибудь вразумительного не приходило в голову. "И
отличницей не была, - думал я, - разве что стихи умела читать, как никто в
классе. Да, стихи, конечно, она умела читать", - повторил я, чувствуя, как
теплотою вдруг отдалось это воспоминание во мне. Она читала их не на сцене,
а в классе на уроках литературы, и все мы, обычно повернувшись, смотрели на
нее; она жила тем, о чем говорила, свой, особенный мир подымался и играл на
ее лице, и я не мог оторвать глаз от нее в такие минуты; чем-то все-таки
привлекала же она меня; но мир этот ее был как бы мгновенным и затухал сразу