"Михаил Леонидович АНЧАРОВ. Прыгай, старик, прыгай! (Повесть)" - читать интересную книгу автора Семь человек окружили Громобоева, и на лицах был интерес.
-- Все дети из будущего... -- сказал Громобоев. -- Но большинство о нём забывает, увлёкшись родной речью... Павлику-из-Самарканда почему-то стало страшно, и он отдал шляпу. -- Доктор... -- сказал он. -- Не умеешь лечить, не заблуждай людей. Громобоев, надевая шляпу, трём холуям наступил на ноги, а четвёртый сам ударился коленом о фонарный столб. После этого ветер сорвал шляпу с Громобоева и кинул в лицо Павлику-из-Самарканда, который испугался за второй глаз и, отпрянув, ударил затылком в лицо шестого. А седьмой пошёл прочь, когда к нему за своей шляпой протянул руку Громобоев. Остальные потянулись за седьмым, но ветер погнал за ними громобоевскую шляпу. Громобоев с улыбкой побежал за шляпой, и хулиганы бросились наутёк, когда увидели его улыбку. Потом ветер переменился и погнал шляпу в сторону Громобоева. -- Психов не перевариваю, -- сказал Павлик-из-Самарканда. -- Не выношу. И побелел. К ним приближался Громобоев. Отступать было некуда -- они стояли в тупике. -- Милые дети, -- сказал Громобоев. -- У меня вся спина в извёстке. И повернулся к ним спиной. Хулиганы переглянулись, и Павлик-из-Самарканда стал рукавом чистить громобоевский пиджак. Он вспомнил, где он видел Громобоева. В Москве. В Государственной Третьяковской галерее, куда он выстоял очередь и потому сразу устал в музее и сел на стул напротив портрета залысого чмыря с футбольным свистком в руке, который уставился прямо на него. Ему стало -- Я ваш портрет видел, гражданин, -- сказал Павлик-из-Самарканда, -- в Государственной Третьяковской галерее. -- Знаю, -- сказал Громобоев. -- Это случайное сходство. Но Павлик-из-Самарканда ему не поверил. Скрипит шкаф. Минога на выход переодевается. Тщательно выбирает бельё и прикладывает платье к округлым своим плечам. Смотрится в зеркало, и лицо у неё расплывчатое и покорное. Её признали и заступаются. А про Ваську она забыла и думать. Приехал Громобоев и во всём разберётся, не даст погубить напрасно. Громобоев спит в соседней комнате, и хотя это прямое нарушение морали и его, наверно, снимут с работы, но всё это теперь трын-трава, потому что уже давно ему пора с работы уходить, и Аичка пристроена за хорошего человека, хотя и провозвестника новой цивилизации, для которой хороши только правила, а исключения мешают и нехороши. Но исключения всё же не сдаются и считают, что и они на что-нибудь сгодятся. Не забыть бы костёр зажечь на берегу. Полуденная жара кончалась. Из другой комнаты вышел Громобсев, накидывая на плечи подтяжки. -- Выспался? -- Сиринга, -- сказал Громобоев. -- Меня узнали. Мне пора уезжать. Сиринга... Сиринга... Какое знакомое имя... Имя твоё звенит и шелестит, как тростник на ветру... |
|
|