"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

провалю. Другая бы не стерпела, а она была хороший человек.
На том и расстались у метро. Жаль. Я ее до сих пор помню. Так и
учились. Говорят, сейчас лучше.
Но делу не поможешь. Прохоров из института уходит. Вот беда. Недолго
он.
- Знаешь, - сказал Николай Васильевич Прохоров, - чем Микеланджело
отличается от своих эпигонов? В том числе нынешних?
- Еще не знаю.
- Тем, что его герои корчатся от внутренней муки, и движения их тел -
лишь последствия внутреннего напряжения... А эпигоны думают, что причина их
движений - внешняя. Для истинного художника внешняя причина - ничтожная...
Для Микеланджело причина взрывного движения "раба" - корчи духа, а для
эпигонов причина - веревки, которыми он связан.
- Да уж, - говорю.
- Поэтому герои Буонаротти - искренние, а у эпигонов - позеры... Мощным
движением он берет в руки лопату.
- Не лопату, - говорю. - Газету.
- Да... Газету, - сказал Прохоров. - Искусствоведы знают, как писать, а
пишем почему-то мы. Ох, искусствоведы... Амикошонства не выношу.
- А что это?
- Амикошон - это такой друг, который обнимает тебя за шею голой
волосатой ногой и у носа шевелит пальцами.
Я это запомнил и такой дружбы не полюбил.
- Кстати, мысль "кто умеет писать - пишет, кто не умеет писать - учит"
приписывают Бернарду Шоу, а она принадлежит Чистякову. Академизм не тем
плох, что мышцы изучает, перспективу, историю искусств - почему не изучить,
а тем, что думает, будто, изучив некую систему взглядов и приемов, станешь
художником.
- Да уж... - говорю я с лютой горечью, потому что знаю - этот разговор
последний.
- Что сказал Микеланджело, когда увидел, как живописцы копируют его
"Страшный суд"?
- А что он сказал?
- Он сказал: "Многих это мое искусство сделает дураками". И ушел из
института.
А потом умер.
И я остался в искусстве один.
И Прохоров был в искусстве один и старался сохранить что можно. Но куда
идти дальше, и он не знал.
И я стал думать: "А зачем она вообще, живопись? И наверно, она еще для
чего-то нужна, кроме рецензий по пятибалльной системе".
Я теперь знаю, куда идти в живописи. Значит, придет еще кто-то и
сделает это. Так и учились. Говорят, сейчас лучше.
Я собирался описать десятки эпизодов из институтской жизни, но понял,
что они -иллюстрация к тому, что уже сказано, и значит, ни на что не влияют.
На меня вовремя напала дикая лень, и я остановился.
Дорогой дядя, пересматривая свою прошлую жизнь, я вижу, как в ней
открывались для меня перспективы, одна другой не лучше. Значит, дело было в
чем-то третьем. Что же оставалось? Творчество.
Дорогой дядя, но не жди от меня воспоминаний типа "И моя жизнь в