"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

Врубеля. Потом я нашел еще и третью, "Тамара на смертном одре" - черная
акварель прекрасного лица с закрытыми глазами и "Всадник" - неистовый конь и
пригнувшийся к гриве человек, тоже черная акварель. Потом, несколько лет
спустя, я увидел, что лицо "Сидящего демона" написано так же. Остальное тело
было написано обычно. Нужный цвет на нужном месте. По анатомии. Хотя какая у
демонов анатомия - сравнивать не с кем. Но это потом, когда "Сидящего
демона" наконец впервые после войны выставили в Третьяковской галерее, чтобы
мы все видели. А тогда, когда я открыл эти "переломы", эту картину почему-то
не показывали. Или я ошибаюсь?


15

Дорогой дядя!
Я назвал эти линии "переломами", потому что больше всего это было
похоже на то, как если бы они возникали на стыке света или полутона или
тени, то есть там, где форма, отворачиваясь от света, как бы переламывается.
Все так. Но я и тогда и теперь не умею объяснить, почему она
переламывается, отворачивается от света одновременно где-нибудь у виска, в
районе глаза, продолжается в углу губы и заканчивается на подбородке. То
есть возникают ни анатомией, ни "обрубовками" не объясняемые, загадочные
повторы, которые придают живой форме ритмическую законченность.
Речь идет о рисунке, то есть о черно-белом взгляде на вещи. Цветное
мышление и нецветное - это отдельные дела.
Почему важно было об этом узнать? Потому что цвет с формой в картине
спорит, и я наконец понял, почему, нарисовав форму даже переломами, я не
могу ее выполнить цветом. Конечно, если я хочу получить живопись, а не
раскрашенный рисунок. Но о цвете тоже потом. У него совсем другие законы.
Я сначала хотел было обо всем этом написать в подробностях и атмосфере
тех давних времен, чтобы читатель как бы опрокинулся в собственную память
или в чужую. Но я потом решил описать все это в атмосфере сегодняшних
времен. А атмосфера сегодняшних времен - это, прежде всего, мысль. Но мысль
в искусстве, в том числе и словесном, это не просто обработанная сознанием
информация, а еще и образ. Поэтому она не "подготовительный рисунок к
чему-то", а "искусство рисунка", его пафос, его стиль наконец. Поэтому я
стал все описывать в стиле "искусства рисунка". Очень хочется дальнейшее
выполнить живописно, краской. Однако истинный рисовальщик знает, что на
каком-то уровне рисунок начинает вызывать ощущение цвета, он уже почти цвет,
или, во всяком случае, его предчувствие. Это значит, что в человеке все
связано.
...Я приехал в Ленинград. Первый раз в жизни. И вот - Эрмитаж. Тоже
первый раз в жизни, а раньше - только репродукции.
Не хочу описывать первую встречу с подлинниками. А то расстроюсь, и
будет не рисунок, а смазь. Ну, нет у меня кожи, нет. Ну, что поделаешь.
Значит, я человек без кожи и должен это учитывать. Я и учитываю, как могу.
Но все время, как дурак, поддаюсь на ласку. Я и сейчас думаю, что это
высшее, чем человека можно одарить. А тут дело было чистое. Подлинники.
Ласка в первом лице.
Да что там говорить. Я много чего пропускаю. Как стали меня хвалить за
рисунок, как стали ругать за то же самое, за что хвалили. Как я рассказал