"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

Ну, будем описывать.
Что ж ты болтал, Акакий Протопопов, что тебе так плохо, когда на самом
деле тебе так хорошо? Что ж ты болтал, Акакий Протопопов?
Вот ты едешь по Москве, по Садовому кольцу. Ночью был туман, и ты едешь
в такси. Какое хорошее слово "туман".
Видимость три с половиной метра. И автомобили, съехавшие с ума. А
сейчас туман стал прозрачным, легким и почти стал небом.
Давай больше никогда не скули. Никогда, ладно?
Я понимаю, что это невозможно, но почему не пообещать? При такой погоде
верится, что все обещания исполнимы. Мир опять новенький, простодушный и
никем не изготовленный, он - как природная кожа, а не покупные штаны с
этикеткой на заднице. И я закуриваю, потом снова закуриваю, потом снова. И
всю эту дрянь выдувает ветер из опущенного стекла, и погода становится еще
пронзительней.
А помнишь... Нет, этого не надо.
И такси сворачивает в боковую улицу.
Однажды в университете я заспорил со студентом-биологом, есть ли
коренная разница между искусством и наукой, или на каком-то уровне они
сливаются. Студент, высокий и красивый, был уверен, что это так и есть, и
спорил со мной, спорил. И тогда я ему сказал, в чем разница.
- Вот я выхожу на улицу, тусклый, как дым в курилке и вижу: серый
асфальт, серый забор, серая ворона, серое небо... Муть... А на другой день я
выхожу на улицу с предвкушением радости и вижу: серый асфальт!.. Серый
забор!.. Серая ворона!.. Серое небо! - и прекрасные до слез... Что же
изменилось?.. Я... Может такое быть в науке? Она же объективна!
Я поднялся в старомодном, лязгающем лифте на четвертый этаж. В
прекрасном лифте с проплывающими этажами, а не в автоматической собачьей
будке, где оскаленные двери норовят тебя прищемить как помеху. Я пошел по
коридору и видел в открытых дверях работающих людей и погоду в окнах.
- Здравствуйте, Вера Васильевна, - сказал я. Она кивнула мне, протянула
руку и улыбнулась.
- Ольга Андреевна вас ждет, - сказала она.
Я отправился искать незнакомую мне Ольгу Андреевну, и мне было жаль,
что я так быстро ушел. И мне перед ней стыдно, что я придумал себе имя
Акакий, я - Гошка Панфилов, который всегда всем все высказывал прямо в лоб.
Незнакомую мне Ольгу Андреевну я не нашел, но этажами ниже мне
встретился человек лет семидесяти и, протянув мне руку, сказал: "Я главный
редактор. Меня зовут Сергей Николаевич. Идемте со мной. Я вам хочу
рассказать, как все это будет". Я старался не раскисать. Я за собой это
знаю. Если меня берут под уздцы, я сначала терплю, а потом могу перевернуть
телегу. Я становлюсь неуправляемым, не жалею себя, и будь что будет. Но если
я вижу ласку, нет, не комплимент, к комплиментам я отношусь
настороженно, если я вижу ласку, то меня можно водить как медведя за
кольцо в носу. Но здесь было еще кое-что, и все подтверждалось. Не хочется,
как говорится, задешево продавать мысль, которая мне кажется новинкой.
Чересчур дорого она мне обошлась. Цена ее - жизнь. Да и подкрепить ее чем-то
надо.
В кабинете своего заместителя Сергей Николаевич усадил меня за круглый
столик, сел рядышком и стал рассказывать, как все будет происходить там, в
Тольятти, согласно предварительной программе, иначе все там не уложится и