"Михаил Анчаров. Записки странствующего энтузиаста" - читать интересную книгу автора

будет путаница с билетами... Акакий Елпидифорович... вы точно едете?
О боже, какое нелепое имя я себе выбрал в этом романе!
Просто первый раз мелькнуло. То самое. Сказать? Нет, рано еще. Надо еще
найти какие-то целомудренные слова. Нет. Это уж точно. Это еще понять надо,
а не так - тяп-ляп, как сейчас принято, и все ссылаются на какую-то
особенную обстановку, как будто когда-нибудь обстановка была не особенной.
Эта пресловутая обстановка возникла, кажется, первый раз в италианской
земле в одна тысяча трехсотом году, когда один монах Дольчино и его подруга
Мария подняли восстание, такое невероятное, что даже Данте (Данте!) и тот не
понял, что коммуна это не дьявольское наваждение, а самая сердцевина мечты
любого народа, его невероятный Образ, который он жаждет превратить в
реальное Подобие. А обстановка? Обстановка уже тысячу лет от этого подобия
увиливает. Но есть, мне кажется, я нашел нечто такое, перед чем эта
проклятая обстановка не устоит. Наверно, я ошибаюсь, почти наверняка
ошибаюсь. Тогда и хрен с ней, с этой догадкой, и ее забудут. Ну а вдруг нет?
Вдруг в этой догадке есть, как теперь говорят, рациональное зерно? Ну а
вдруг? Тогда я обязан ее высказать. Не пропадать же ей вместе с моими
дурацкими мучениями насчет имени, недостаточно, я бы сказал, прекрасного.
- Как же вам откажешь, Ольга Андреевна, когда у вас такой ласковый
голос... Да я не шучу, чего там... В три ноль-ноль в редакции?.. Как штык.
Домой я шел на подгибающихся ногах и ничего никому не мог объяснить,
потому что язык у меня во рту лежал не плашмя, как полагается, а, по-моему,
стоял ребром, будто я без передыха провел трехчасовое интервью: "Скажите,
как вы добились таких результатов?" - "Сначала у меня ничего не получалось,
но потом..." - и в этом роде. Дома жена сказала:
- А в чем ты поедешь? Джинсовый пиджак у тебя есть - помнишь, я тебе в
позапрошлом году купила? А у всех рубах - большие воротники.
- Ну и как же быть? - тупо спрашиваю я.
- Я тут видела одну рубаху, розовая, маленький воротник. Продается в
"Детском мире", для плана.
- В каком мире? - спрашиваю.


9

Дорогой дядя!
В общем, сам видишь, к тому времени, как я все это осознал, я был
совсем хорош.
Конечно, для дальнейшего романа можно было бы отрезать все, что вы
прочли до сих пор. Но лучше все-таки этого не делать.
Все обожают цельность. Я до сих пор не могу понять - почему.
Где кто-нибудь когда-нибудь видел эту цельность? Цельность чего? Жизни?
Все обожают "преодоление".
Все обожают один конфликт на всю компанию.
Чего же я всегда хотел от искусства? Может быть, я хотел от искусства
того, чего оно дать не может?
Я хотел от искусства того, что впервые реально мелькнуло в описанном
выше воскрешающем телефонном разговоре. И значит, моя догадка - не мираж, а
вполне природное явление, о котором не дискутируют, потому что оно
незаметно. А незаметно оно потому, что слишком распространено. Как воздух.