"Михаил Анчаров. Козу продам" - читать интересную книгу автора

богатые - это одно и то же. Но в любом случае, какое отношение это имело к
музыке и джазу?
Никакого! Как мог Горький не заметить, что это была музыка улицы? Это
же слышно каждому. Она была ресторанная музыка, ну и что? Где ее было
играть? Играют там, где платят. Раньше и за старинную музыку платили, за
классику платили. А кто платил? Те же сытые. Но классика уже забыла, что она
зародилась на улице. А джаз ей это напомнил.
Неужели было незаметно, что в музыку вошла улица? Голодная,
негритянская улица! Которая пела и играла свою музыку. И напоминала каждому,
откуда он произошел. И доходила именно до души.
А старинная европейская музыка, которую слушали в аккуратных залах, уже
давно ни на что не влияла, кроме как на такие же аккуратные вздохи и чванные
эстетские улыбки. Нет, джаз было другое. Джаз нес надежду на то, что улица
не задавлена. А пока она не задавлена, все еще может образоваться. Потому
что жив человек Адам со своими грехами. Тут даже этнография потихонечку
приходила к выводу, что Адам был негр, черненький, абориген, из которого
потом произошли все разноцветненькие и чванные.
Вот что такое был джаз, в котором не услышали протеста! Но потом и его
купили. И стали джаз выпускать, как ширпотреб, как музыкальную мануфактуру.
Но я не мог понять, что в сегодняшней эстраде видят те, которым она
нравится? Потому что уж чего-чего, а новинки в нынешней эстраде не было
начисто.
Сегодняшние металлисты (хеви-металл), эстрадные, которые разграбили все
сегодняшние свалки вторсырья, а издавали музыку, которая была похожа на
песни заик, и как раз, когда я так решил, я услышал... Естественно, случайно
включил и услышал и увидел передачу о том, как лечат заик. Вот только тут до
меня дошло.
Прекрасная милая женщина, доктор, нашла способ лечить заик и показывала
это наглядно, при всех. Она брала любого заику, а их там был целый зал,
просила его выйти на эстраду и спрашивала, как его зовут. И несчастный
человек что-то лепетал, заикаясь. И тогда доктор просила его поверить только
в одно, только в одно, что человек может все. Любой. В том числе и заика. И
что он может на глазах у всех начать говорить, не заикаясь. А заика к тому
времени уже всякую надежду потерял. Она возвращала ему надежду. Потому что
ведь и он когда-то был не заикой.
Начиналось у всех по одной и той же причине. Что, как бы человек ни
говорил - его одергивали и все время поправляли. Всегда находился
кто-нибудь, кто его поправлял. Кто криком, кто теорией. И человек пугался,
начинал пристраиваться к кому-то бездушному. Начинал заикаться, начинал не
уметь произнести даже свое имя и фамилию. Потому что чересчур много правил
для отдельного, человека. И душа его костенела. И вот эта прекрасная
женщина-доктор говорила ему:
- Миленький, стисни низ живота, а верхнюю часть (ну там, где сердце)
освободи. Как тебя зовут?
И ошеломленный заика четко произносил свое имя и фамилию. А потом то же
самое делал с другим заикой. Обучал тут же, на глазах.
Женщина говорила:
- Человек может все!
И это подтверждалось наглядно. Это было как чудо. Чудо любви и
освобождения. От идиотских правил, душегубных правил, скопившихся в