"Михаил Анчаров. Козу продам" - читать интересную книгу автора

попадались, правда, еще и мужчины. Но мужчиной был я сам, так мне, по
крайней мере, казалось. И кроме того, мужчины, даже самые шустрые, все тоже
вырастают из детей, то есть из тех людей, которые все осваивают по первому
разу. Все сплошь гении, и их еще не перевоспитали во взрослые. Сына я знал.
Я знал, что он "такой молоденький, лихой и голенький", и знал, что он
приносит идеи, достойные удивления, но я не ожидал этого от Тони. Я не
ожидал, что она еще способна выдумывать. Она открыла способ играть на арфе
"чесом". Это сбивало меня с толку, хотя, казалось бы, я ничему не привык
удивляться, вернее, привык ничему не удивляться.
Мне казалось, что в эстраде уже ничего нельзя придумать. Она вся
покупная и продажная, давно уже не действует на душу, а только на уши, и
каждое произведение эстрадное отличается от другого эстрадного произведения
только своими децибелами. Одни децибелы медицински вредные, другие - все еще
медицински терпимые. Вредные ведут к глухоте (после 90 децибел допустимых),
а невредные - оставляют надежду что-то услышать.
Песни эстрадные отличаются друг от друга не словами, которых все равно
нельзя услышать из-за шума, и слава богу, потому что, когда удается услышать
слова, то не то чтобы непременно хотелось умереть, но возникало сожаление -
зачем я родился? Но так думать было несправедливо, и я гнал эти мысли.
Потому что допрыгаться до смерти, в этом было по крайней мере хоть что-то
самодеятельное, зависящее от меня, но уж в своем рождении я был начисто
неповинен.
Когда меня зачинали и я рождался, тут уж меня, как и всех других, ни о
чем не спрашивали. И в том, что я родился, моей вины нет, как нет и заслуги.
Хотя есть верование и, стало быть, теории на этот счет, что и тут я
ошибаюсь, и что факт моего рождения есть последствия предыдущих моих
смертей, хотя и в других обличиях. Так что на все есть свои теории.
Но меня останавливала мысль, которую однажды высказал мой сын моей
супруге, когда она однажды разбушевалась, хотя для этого не было видимых и
невидимых причин. Сын мой тогда ей сказал:
- Мама, ты, главное, не вникивайся.
И я решил "не вникиваться"!
Что же мне оставалось? Да почти ничего! Только ожидание. Но я сам себя
стреножил.
И я все-таки дождался! И притом в той даже области, какой тоже не
придавал значения, и не придавал значения именно в силу ее
распространенности. Напрасно думают, что труднее всего разглядеть редкое и
неожиданное. А все как раз наоборот. Когда его много, о нем не думают, оно
как воздух. Его замечают, когда дышать нечем. Таежному жителю труднее
заметить воздух, чем горожанину с асфальта. Это же ясно. Примелькалось.
Чего было больше всего в эфире? Конечно, эстрады. Многие так и считали,
что хорошая жизнь - это когда много разной мануфактуры и много эстрады. Хотя
от мануфактуры и эстрады хорошей жизни не прибавлялось, а прибавлялась
только судорожная. Но это на чей вкус!
Как я мальчишкой любил джаз! Даже описать невозможно. Я честно в школе
изучал утверждение, что джаз - это музыка для сытых. Пока однажды не
сообразил - ну и что плохого? Что плохого, что люди сыты? Разве мы сами не к
этому стремимся? Накормить всех, а не только богатых. А если сытые захотят
слушать другую музыку - что в этом плохого? Формула "музыка для сытых" не то
призывала нас всю дорогу быть голодными, не то обещала, что сытые и