"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

и эти герои были наши, русские. "Прочту Саше, пусть и он узнает", - подумала
мать наставительно и спрятала листок. Но Саша и сам прочел.
- Отчего ты такой бледный, Сашенька? Устал в гимназии?
- Устал.
- Тебе не хочется говорить? А я думала прочесть тебе про "Варяга".
- Мы уже читали.
Она не расслышала слова "мы" и видела только хмурую бледность, вдруг
заметила, что обвод глаз стал словно чернее и сами глаза глубже. И не успела
еще осмыслить замеченного, как поднял Саша эти самые свои пугающие глаза и
строго сказал:
- Ты не имела права. Зачем ты взяла меня из корпуса? Ты не имела права.
Отец не позволил бы брать, если бы не умер.
Она чуть не закричала, но сдержалась и сухо, избегая взгляда, сказала:
- Тебе четырнадцать лет! Этого слишком еще мало, чтобы судить о
поступках матери. И ты сам никогда не хотел военной службы.
- Ты не имела права. Люди там умирают, а ты меня бережешь. Ты не имеешь
права меня беречь.
- Саша!
Но он не стал говорить и ушел в сад, на узенькую дорожку в снегу,
которую прочистил сам; и ходил до самых синих сумерек раннего зимнего
заката. Если бы он заплакал, знала бы, как поступить, чтобы утишить детское
горе, но страдание молчаливое и сдержанное делало ее бессильною и пугало:
слишком много чувствовалось в нем непонятной мужской силы. "Говорит такое, а
сам и не волнуется как будто", - подумала Елена Петровна про Сашины жуткие
глаза. Но когда подошла к зеркалу, чтобы оправиться, как по женской своей
привычке делала после каждого сильного волнения, то увидела, что и она по
внешности совсем спокойна и даже незачем оправляться. Долго смотрела Елена
Петровна на свое отражение и многое успела передумать: о муже, которого она
до сих пор не простила, о вечном страхе за Сашу и о том, что будет завтра;
но, о чем бы ни думала она и как бы ни колотилось сердце, строгое лицо
оставалось спокойным, как глубокая вода в предвечерний сумрак. Отходя, она
провела рукой по гладким волосам и решила: "Это у нас характер такой... что
ж, я очень рада".
Тяжелый и опасный разговор не возобновлялся по тайному соглашению
матери и сына, а вскоре Елена Петровна и совсем позабыла о холодной и
странной вспышке. К тому времени с Дальнего Востока потянуло первым холодом
настоящих поражений, и стало неприятно думать о войне, в которой нет ни
ясного смысла, ни радости побед, и с лёгкостью бессознательного
предательства городок вернулся к прежнему миру и сладкой тишине. Успокоились
и городские дети, и хотя по-прежнему играли в войну, но охотнее именовали
себя японцами; но увлекались японцами и взрослые, ставили в пример их
отношение к смерти и даже маленький рост.
Как-то вечером, уже в первых числах марта, разразилась последняя
свирепая метель, и голый сад загудел напряженно и страстно; казалось, будто
весь он поднялся на воздух и летит стремительно, звеня крылами и тяжело
вздыхая обнаженной грудью. Мамы не было дома, она ушла еще после обеда
куда-то в гости, и Линочка рисовала, когда в тихую комнатку ее тихо вошел
Саша и сел у стола, в зеленой тени абажура. Та же зеленая тень крыла и
Линочкино лицо, делая его худее и воздушней; а короткие пальчики, ярко
освещенные и одни как будто живые, проворно и ловко работали карандашом и