"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

этого не повторю. Она меня боится и, того-этого, не любит, а я... ее...
В голосе Колесникова что-то ухнуло - точно с большой высоты оборвался
камень и покатился, прыгая по склону. Замолчали. Саша старался шагать
осторожно и неслышно, чтобы не мешать; и когда смотрел на свои двигающиеся
ноги, ему казалось, что они коротки и обрезаны по щиколотку: въелась в
сапоги придорожная известковая пыль и делала невидимыми.
- Нет, того-этого, точка! Не могу сказать. Только вот что, Саша: когда
буду я умирать, нет, того-этого, когда уже умру, наклонись ты к моему уху и
скажи... Нет, не могу. Точка.
- Я...
- Молчи! - знаю. Молчи.
Снова молча шагали. Казалось, уж не может быть темнее, а погас зеленый
запад, - и тьма так сгустилась, словно сейчас только пришла. И легче
шагалось: видимо, шли под уклон. Повеяло сыростью.
- Но вот что мне удивительно, - заговорил Саша, - я люблю и отца. И
смешно сказать, за что! Вспомню, что он любил щи - их у нас теперь не
делают, - и вдруг полюблю и щи, и отца, смешно! И мне неприятно, что мама...
ест баклажаны...
- Вздор! Нашел, чем упрекнуть, того-этого! Свинство!
- Конечно, вздор!.. Не стоит говорить. Или вот борода его тоже
нравится. Борода у него была совсем мужицкая, четырехугольная, окладистая,
русая, и почему-то помню, как он ее расчесывал; и когда вспомню эту бороду,
то уж не могу ненавидеть его так, как хотел бы. Смешно!
Оба шли и мечтательно смотрели перед собою; круто поднималось шоссе, и
в темноте чудилось, будто оно отвесно, как стена.
- Борода, конечно. У моего батьки борода тоже вроде дремучего леса, а
подлец он, того-этого, преестественный. Вздор! Мистика!
- Нет, не мистика! - уже серьезно и даже строго сказал Саша, и
почувствовал в темноте Колесников его нахмурившееся, вдруг похолодевшее
лицо. - Если это мистика, то как же объяснить, что в детстве я был жесток?
Этому трудно поверить, и этого не знает никто, даже мама, даже Лина, но я
был жесток даже до зверства. Прятался, но не от стыда, а чтобы не помешали,
и еще потому, что с глазу на глаз было приятнее, и уж никто не отнимет: он
да я!
- Кто он?
- Кто-нибудь, мало ли на свете живого! Хотите, расскажу вам про кота?
Был у нас кот - это еще при жизни отца в Петербурге, - и такой несчастный
кот: старый, облезлый, его даже котята не уважали и когда играли, то били
его по морде. Несчастный кот! И всего несчастнее был он через меня: мучил я
его ежедневно, систематически, не давая отдыху ни на минуту - хожу, бывало,
и все его ищу. На людях делаю вид, что даже не замечаю, а как одни, или во
дворе за сараем поймаю, - был такой глухой угол, и он, дурак, ходил туда
спасаться, - так или камнем его, или прижму поленом и начну волоски
выдергивать. И вы подумайте, до чего дошел его страх: даже кричать перестал,
точно не из живого, а из меха дергаю! И вот раз вечером вошел я в кухню, а
там никого, и сидит на полу кот, опустил облезлую морду, дремлет, должно
быть, в тепле. Увидел он меня - а я нарочно медленно подхожу и так улыбаюсь,
руки расставил - и так испугался, что впал в столбняк: сидит и смотрит, и ни
с места. И вдруг пришла мне бессовестная мысль: а что, если я его
приласкаю? - что с ним будет? И вместо того чтобы ударить или щипать, сел на