"Леонид Андреев. Сашка Жигулев " - читать интересную книгу автора

- Оставь! Я, брат, в равновесии собаку съел. Хочешь, по гипотенузе
пройду?
Вот и это: стал запивать честный, молчаливый, когда-то застенчивый,
угреватый Тимохин, приобрел развязность и склонность к шутовству: над ним
смеются, а он доволен и усиленно выставляется. "Эх, напрасно я сюда
пошел!" - подумал Саша и снова покраснел: ему многозначительно жала руку
молчаливая, сдержанная, тревожная в своем молчании и красоте Женя Эгмонт.
К гимназисткам, подругам Линочки, и ко всем женщинам Саша относился с
невыносимой почтительностью, замораживавшей самых смелых и болтливых: язык
не поворачивался, когда он низко кланялся или торжественно предлагал руку и
смотрел так, будто сейчас он начнет служить обедню или заговорит стихами; и
хотя почти каждый вечер он провожал домой то одну, то другую, но так и не
нашел до сих пор, о чем можно с ними говорить так, чтобы не оскорбить,
как-нибудь не нарушить неловким словом того чудесного, зачарованного сна, в
котором живут они. Так, бывало, и молчат всю дорогу и торжественно шагают; и
разве только почтительно предупредит:
- Осторожнее, пожалуйста: здесь выворочены камни!
Мучением была эта дорога; и особенно трудно доставалась Женя Эгмонт,
задумчивая Женя Эгмонт, прекрасная Женя Эгмонт, стройная и певучая, как
нильская тростинка. После первого же раза, когда они промолчали всю дорогу,
Саша решительно сказал сестре:
- Если хочешь, чтобы я ее провожал, ходи вместе с нами.
Линочка попылила, но согласилась на условие, и так втроем они и ходили:
Линочка болтала, а те двое торжественно шествовали под руку и молчали, как
убитые; а что Женя Эгмонт временами как будто прижимала руку, то это могло и
казаться, - так легко было прикосновение твердой и теплой сквозь кофточку
руки. Но каждый раз сердце у Саши выпадало из груди и ноги совсем
переставали чувствовать мостовую: попадись по дороге камень, Саша упал бы. И
в жутком чувстве забвения он плыл по воздуху, по воздуху же неся твердую и
теплую сквозь кофточку руку.
Поздоровавшись, Женя Эгмонт спросила:
- Сейчас прошел пароходик. Вы видели?
- Да, видел, - ответил Саша и вдруг поднялся на воздух.
Робко вскинул он свои жуткие глаза обреченного, и навстречу ему из-под
полей шляпы робко метнулось что-то черное, светлое, родное, необыкновенное,
прекрасное - глаза, должно быть? И уже сквозь эти необыкновенные глаза
увидел он весеннюю ночь - и поразился до тихой молитвы в сердце ее чудесной
красотою. Но подошел пьяный Тимохин и отвел его в сторону:
- На два слова, Саша. Саша, товарищ!.. Не осуждай меня за пьянство. Они
не понимают, а ты все можешь понять и простить, Саша!
Отвел еще на два шага и таинственно забурчал, дыша водкой в самое лицо:
- Слушай: все силы революции разбиты. Это я только тебе по секрету: все
силы революции разбиты.
- Брось пить, противно.
- Саша! ты чистый, ты этого не поймешь. Читал сегодня газету?.. Ну
то-то, тсс! Молчи! Ты веришь Добровольскому, я знаю, - не верь, Саша.
Клянусь! Все они подлецы, я их тонко постиг и взвесил. Послушай меня, Саша,
товарищ: иди в монастырь, как Офелия, а я знаю свою дорогу.
Надо было тут же уйти, но Саша остался; и нарочно сел так, чтобы не
могла подойти Женя Эгмонт. Слушал вполслуха разговор, раза три уловил слово