"А.Андреев. Очерки русской этнопсихологии" - читать интересную книгу автора

почвы. Подчеркнуто ровно, чтобы не обидеть, я поблагодарил Степаныча "за
все, что он для меня сделал", сказал, что я многому у него научился, но мне
пора идти. И начал собираться.
Он смотрел на меня, как-то странно улыбаясь, но я от усталости никак не
мог понять, о чем говорит этот его взгляд, и уж совсем не замечал, что делаю
именно то, что он про меня только что сказал! Я сбегал, выкидывая его из
своей жизни навсегда, можно сказать, убивал его в моем мире.
Сейчас-то я вижу, какую боль он разбередил во мне, говоря про
недооцененность и предательства, но тогда она даже намеком не присутствовала
в моем самоосознавании. Это было для меня открытием - в нас живет и такая
боль, которую мы запретили себе чувствовать и помнить. А вместе с ней мы
вырезали часть себя и часть способности воспринимать мир, соответствующий
этой боли. Вот так человечество и теряло Видение, за которым охотятся даже
Боги мифов, и без которого никакая Магия не возможна.
Такую боль очень трудно победить, потому что желание сбежать становится
с ее приходом всецельным. Сколько людей, которых я не смог удержать, сбежало
с Тропы, разбередив ее!
Я помню, что состояние мое стало очень странным - видение сузилось,
зрение словно стало "туннельным". Что-то гудело и шуршало в пространстве
вокруг. Взгляд Степаныча начал меня пугать, и я избегал его. Я оделся и
пошел к двери. Но двери там не было. Я подумал, что спутал в этом состоянии
дом. И тут же понял, что это действительно так. Это в доме тети Шуры,
бабушки, которая привела меня к Степанычу, дверь находилась в этом месте. И
я тут же вспомнил, где дверь в этом доме, и направился туда. Но и там двери
не было. Тут уж я без труда вспомнил, что в этом месте дверь была в моем
собственном доме, который я купил у другой бабушки в моей родовой деревне. А
у Степаныча дверь совсем в другом месте. Но и там я ее не обнаружил, но зато
в памяти всплыл образ совсем случайного дома, я даже не помню, из какой
местности...
Я не знаю, сколько времени я бродил по всем имевшимся у меня образам
домов. Помню только, что возле последней двери я остановился, посмотрел на
нее, что-то словно тонко сломалось в моей голове, и я сел рядом с дверью на
корточки под стену и задумался. Не могу сказать, о чем я думал, помню
только, что плакал и уснул, а когда проснулся, Степаныч с улыбкой сидел
передо мной на табурете. Было по-утреннему светло, а уйти я пытался ближе к
вечеру. Мне ни на миг не показалось, что это все приснилось. Но утро вечера
мудренее, и я знал, что никуда не ухожу, потому что мне нужна помощь
Степаныча. Я попытался подняться, чтобы сказать ему об этом, и свалился на
пол, вопя от боли в ногах. Я катался по полу, скрипя зубами, а Степаныч
заходился от смеха и кричал мне что-то о том, что у него бы сил не хватило
проспать ночь на корточках, он мне завидует - такой подвиг совершить, и что
он уже давно ждет, когда я проснусь - специально не будил, чтобы пробуждение
было порадостнее! Сейчас бы я ему, конечно, сказал правильные слова, которые
полагается говорить русскому человеку в таких случаях хорошим друзьям. К
сожалению, я в то время еще имел запрет на настоящий русский мат!
Степаныч, однако, довольно быстро убрал мои боли, куда-то понажимав и
что-то еще поделав с моими ногами, дотащил меня до стола и стал кормить.
- Степаныч,- сказал я, как только меня отпустило,- давай поработаем с
недооцененностью!
- Тебе пора домой,- ответил он.