"А.Андреев. Очерки русской этнопсихологии" - читать интересную книгу автора

(а именно это характерно для фольклористики той эпохи), работая на пределе
физических сил и исследуя огромные в географическом отношении районы, не
успевал все эти требования выполнять - надо было срочно фиксировать навсегда
уходящее, и, как показала история, в этом они были правы'" |5].
Со стариками нельзя было быть ученым или репортером. Передо мной сразу
же и очень жестко был поставлен предельно личный вопрос: "Зачем ты пришел?"
И он ставился неоднократно и всеми ими. Ставился сразу в нескольких
плоскостях, начиная от Бога и Русского пути и до самых бытовых целей- И
постоянно жесткий выбор - или то, или другое, но не посередке. И ответ прямо
сейчас. Или уходи - если ты не искренен, то нам есть чем заняться и без
тебя. По сути, выбора и не было на самом-то деле. Они меня готовы были
принять только таким, с каким им было приятно проводить время. Это были
последние годы их жизни, и они проводили их в свое удовольствие. Но мое
мышление требовалось перестроить, убрать из него разъедающую интеллигентскую
потребность сохранять множество путей к отступлению и размазывать себя
недееспособной кашей по тарелке умствований. Поэтому я подвергался, с одной
стороны, постоянной чистке, а с другой, перестройке мышления, "мыслена
древа". А это, в первую очередь, означает искусство видеть выбор, узнавать
его и принимать определенные решения, поскольку древо это строится нами из
решений на основе выборов. Частенько это казалось мне чуть ли не садизмом с
их стороны, по крайней мере, излишней жестокостью. Но когда через год ушел
первый учитель, я понял, что времени сюсюкать действительно нет. Ни у дедов.
Ни у меня. Просто ни у кого нет лишнего времени!
Ни я, ни они не такие, как это мной описано. Но там, внутри, в нашем
Мире мы были такими и только такими. Там иначе нельзя.
Да, я вошел в Тропу, как в иной мир. Но как об этом рассказать? Ведь он
почти ничем не отличался от привычного мира обыденности и в то же время был
совсем иным. Это были те же русские деревни с их колхозно-советским
наследием, в которых я жил и раньше. Но было б них что-то от Диккенсовской
Лавки древностей.
Помню, в детстве я прочитал про эту лавку, которая всегда находится
где-то рядом, на одной из узких и привычных до стертости Лондонских улочек,
но которую никак не удается найти самому, по своей воле. Кажется, вот она
улица, вот тот приметный дом, и вон за тем углом стоит она, но нет... нет...
нет... А потом она внезапно сама появляется на твоем пути там, где ты ее не
ждешь и не ищешь, и дарит путешествие в сказку.
И я нашел такую лавочку в Иванове - это был старый охотничий магазин,
живший совершенно определенно где-то недалеко от крошечного рынка со
странным именем Барашек. В витринах Магазинчика стояли старинные ружья,
чучела и что-то еще, завораживавшее меня. Я не помню, бывал ли я внутри, но
у витрины стоял подолгу. Мы жили не так далеко от Барашка, и иногда у меня
появлялись возможности забежать к Магазинчику, но редко удавалось мне
застать его на месте...
Конечно, впоследствии, уже взрослым, я разобрался в механике этого
чуда. Просто там были улицы, тогда чем-то для меня схожие, и я искал не там.
А потом, когда запомнил весь этот мирок, Магазинчик переехал жить в другое
место... Но ведь это и есть главный вопрос человеческой жизни: в детстве,
когда волшебные лавки и двери еще являются нам, мы ищем не там, а потом,
вместо поиска начинаем заучивать Мир наизусть...
Однажды, находясь у стариков, я вспомнил про Лавку древностей и