"Иво Андрич. Мост на Дрине " - читать интересную книгу автора

больших незадачах на строительстве и испытывали горькую отраду оттого, что
даже и визирям не всегда удается осуществить задуманное. Поговаривали и о
том, что иноземные мастера собираются уезжать и что моста не будет там, где
его никогда не бывало и где нечего было его и начинать строить.
Переплетаясь, эти слухи быстро расползлись в народе.
Народ с легкостью выдумывает небылицы и тут же пускает их в ход, и при
этом реальность неотделимым и непостижимым образом переплетается и
перемешивается с вымыслом. Крестьяне, которые ночью слушали гусляра,
утверждали, будто бы русалка, рушившая мост, велела передать Абид-аге, что
она не перестанет его рушить, пока в опорные столбы не будут замурованы
младенцы-близнецы - брат и сестра по имени Стоя и Остоя. Многие клялись при
этом, что видели стражников, разыскивавших в деревнях двух близнецов.
(Стражники и в самом деле рыскали по деревням, но искали они не близнецов, а
по приказу Абид-аги прислушивались к разговорам и выспрашивали народ,
надеясь напасть на след таинственных людей, разрушавших мост.) В это время в
маленькой горной деревушке над Вышеградом обнаружилось, что забеременела
немая дурочка, сирота, жившая в услужении и не желавшая признаться (а может
быть, просто не знавшая), от кого она понесла. Это был редкий и неслыханный
случай, чтобы забеременела девушка, а тем более такая, да еще чтобы и отец
остался неизвестным. Слух о происшествии мигом облетел округу. Как раз в эту
пору несчастная разродилась в хлеву и произвела на свет двух близнецов, но
обоих мертвыми. Деревенские женщины помогли ей при родах - а они были
невероятно трудные - и тотчас же схоронили младенцев в сливняке. Между тем
родильница уже на третьи сутки поднялась и пошла по деревне искать своих
детей. Напрасно объясняли ей, что дети родились мертвыми и их похоронили.
Чтобы избавиться от ее расспросов, ей наконец сказали больше жестами, чем
словами, что ее младенцев увезли в город, туда, где турки строят мост. Еще
слабая, в полном отчаянии, она притащилась в город и стала обходить
строительство, испытующе заглядывая людям в глаза и невнятным мычанием
спрашивая о детях. Люди смотрели на нее в недоумении или гнали прочь, чтобы
она не мешала работать. Видя, что ее не понимают, она распахивала грубую
крестьянскую рубаху и показывала свои груди, болезненно набухшие, с
потрескавшимися, сочащимися кровью сосками от неуемного прилива молока.
Никто не знал, как ей помочь и втолковать, что дети ее не замурованы в мост;
на все уговоры и ласковые уверения, на ругательства и угрозы она отвечала
жалобным мычанием и недоверчивым, подозрительным взглядом обшаривала все
углы. В конце концов ее оставили в покое, позволив ей бродить по
строительству и обходя ее с глубоким состраданием. Повара соскребали ей со
дна котла подгоревшую мамалыгу, которой кормили работников. Они первыми и
прозвали ее Блаженной Илинкой, а от них это прозвище перенял и весь город.
Даже Абид-ага проходил мимо несчастной без брани, суеверно отворачивая
голову в сторону и веля накормить ее. Так она и осталась жить безобидной
дурочкой при строительстве. С ней прижилось и поверье о том, что турки
замуровали в мост младенцев. Кто верил в него, кто не верил, но все
пересказывали и передавали дальше.
А порчи все продолжались, то мелкие, то крупные, вместе с ними ширились
все более упорные слухи, что русалки не позволяют строить мост на Дрине.
Абид-ага кипел. Его бесило, что кто-то посмел, невзирая на его
легендарную жестокость, которую он пестовал как предмет своей особой
гордости, пойти против его начинаний и намерений. К тому же и весь здешний