"Иво Андрич. Мост на Дрине " - читать интересную книгу автора

набираются сил. Но спят не все; умеют и простолюдины провести приятно время
по своему разумению и вкусу.
Посреди просторной и сухой клети горит костер, вернее сказать,
догорает, поскольку от него остались одни угли, мерцающие в полумраке.
Помещение наполнено дымом, кисловатым тяжелым духом, исходящим от мокрой
одежды и опанок, и испарениями трех десятков человеческих тел. Это все
окрестные крестьяне, отрабатывавшие кулук, христианская голытьба. Грязная,
промокшая, замученная и озабоченная. Отбирает у нее последние силы
безвозмездный и нескончаемый кулук, в то время как там, наверху, в деревнях,
поля напрасно ждут осенней вспашки. Большинство еще не спит. Люди сушат у
огня портянки, чинят опанки или просто смотрят в угли. Тут же сидит один
черногорец, его схватили стражники на дороге, и вот уже несколько дней он
гнет спину на строительстве, несмотря на тщетные попытки доказать всем и
каждому, что его достоинство и честь не позволяют ему выносить столь
унизительной поденщины.
Почти все, кто не спит, собрались вокруг него, в особенности молодежь.
Из глубокого кармана своего серого гуня черногорец извлек невзрачные на вид
гусли с ладонь величиною и короткий смычок. Один из крестьян выходит наружу
сторожить, не нагрянул бы невзначай кто-нибудь из турок. Все смотрят на
черногорца, будто бы впервые его видят, и на гусли, утонувшие в его больших
ладонях. Черногорец склоняет голову, берет гусли, прижимая гриф подбородком,
смазывает струны смолой и дышит на смычок - все отсырело и набухло; и пока
он производит все эти операции, истово и важно, как будто он один на свете,
все смотрят на него не отрываясь. Наконец раздался первый звук, отрывистый и
резкий. Нетерпение возросло. А черногорец, подстраиваясь, стал тихо напевать
без слов, голосом дополняя звуки гуслей. И они слились и уже обещали
чудесную песню. Наконец, когда черногорец добился полного созвучия голоса и
гуслей, он энергично и гордо откинул назад голову, так что адамово яблоко
выступило на его тощей шее и резкий профиль четко обозначился в отблесках
догоравшего костра, и, испустив приглушенное и протяжное "ааааааааа!", сразу
взял сильно и раздельно:

Уж как в Призрене в царской вотчине
Сербский царь Стефан на пиру сидит,
Именитых вельмож и гостей поит;
Собрались вокруг него старейшины,
Патриархи и девять епископов.
А за ними по чину двадцать визирей,
Бунчуками тройными увенчанных,
Их Мияло-монах обносит винами.
И блестят каменья драгоценные
На груди красавицы Кандосии.

Крестьяне ближе придвигаются к гусляру, бесшумно, не дыша. И только
удивленно и восторженно хлопают глазами. По коже пробегают мурашки, спины
выпрямляются, плечи расправляются, глаза горят, пальцы растопыриваются и
сжимаются в кулак, напряженно сводятся скулы. Черногорец разливается
руладами, нанизывая звуки один на один, все смелее и свободней отдаваясь
песне, а мокрые, позабывшие про сон поденщики, очарованные, безучастные ко
всему прочему, уносятся вдаль, вслед за песней, словно она рассказывает им