"Иво Андрич. Кафе "Титаник"" - читать интересную книгу автора

судят со своей низменной и мрачной точки зрения.
- Замечаете вы, люди, что этот Гитлер делает с несчастными иудеями? -
говорит кто-то, слышавший о немецких лагерях в только что захваченной
Польше.
- Настали и для них черные денечки!
- А настанут и еще почернее, - добавляет сидящий в углу мелкий
железнодорожный служащий, уволенный на пенсию из-за болезни сердца и
алкоголизма и решительно ничего не имеющий против евреев, но много имеющий
против целого мира и всего сущего в нем.
Менто и слышит и не слышит. Предпочитает не слышать. Это, однако,
трудно, особенно когда к нему прямо обращаются люди, которые не прочь
поковырять в тайной ране ближнего.
- А в самом деле, кто ты, Херцика? Ни настоящий еврей, ни христианин.
Какой ты веры? - спрашивает его, тяжело ворочая языком, сын крупного
торговца, молодой парень, бросивший дела и уже скатившийся на дно.
Менто, которому и в лучшие времена не нравились разговоры о вере,
отвечает как бы вскользь, стараясь перевести все в шутку:
- Я капитан великого транс-атлантика "Титаник".
- Правильно! - поддерживают его голоса из полутемной глубины комнаты. -
Правильно! Да здравствует капитан Херцика!
Неприятная тема, казалось бы, погребена под этим разгульным, пьяным
криком; однако она не угасает. И снова кто-то бестактно и простодушно
рассказывает, как Гитлер идет из одной страны в другую и всюду поголовно
истребляет евреев.
- А не дойдет ли это и до нас и не настанет ли, упаси боже, и Херцикин
черед? - говорит кто-то шутливо-озабоченно.
- А что ж, коли такая каша заварилась.
- О Херцике ты не беспокойся. У Гитлера своя лавочка, а у Херцики
своя, - вставляет Менто, который, напевая, вытирает стакан и разглядывает
его на свет. И продолжает мурлыкать себе под нос.
- И правда, где же Гитлеру с "Титаником" справиться! Все смеются, пока
их не одергивают картежники, те заправские игроки, которым все это мешает,
потому что они не любят ни шуток, ни болтовни, ни смеха и ничего на свете,
кроме монотонного шуршания карт и ассигнаций в игре, которая на вид вечно
одна и та же, а на самом деле скрывает в себе возможности бесчисленных
вариаций.
Такие шутки были для Менто Папо не совсем приятны. Отдалившись от
остальных евреев, он не привык делить со своими соплеменниками ни добро, ни
зло, а тут его снова связывали с ними. Но Менто прикидывался беспечным и
делал то, что в этой компании было самым правильным: принимал шутку как
шутку и шуткой же отвечал. И все-таки, смеясь вместе с остальными и
бессознательно стараясь не выделяться среди них, он часто чувствовал, как по
спине его прокатывается быстрой ледяной волной какая-то неведомая доселе
дрожь. Некое атавистическое чувство даже ему говорило о надвигающейся
опасности. В такие минуты он смеялся преувеличенно весело, стремясь обмануть
собеседников, подбросить им какую-нибудь новую тему для шуток и заглушить в
самом себе зловещий голос.
В первые месяцы 1941 года установившаяся в городе мрачная атмосфера
нервного ожидания, озабоченности и недоброго молчания начала все больше
сгущаться. Даже в "Титанике" шутки стали редкими, а смех замер. Люди