"Иво Андрич. Кафе "Титаник"" - читать интересную книгу автора

Он говорил, вслушиваясь в свои слова, точно они доносятся откуда-то
издалека; каждое слово казалось ему чересчур растянутым, как слово из
обычной речи, а не из отрывистого, безапелляционного приказа. Он говорил, а
сам думал о том, как бы произнес это кто-нибудь из молодых, настоящих
усташей, и видел, что в конце фразы, после слов "а не то...", за которыми
надлежало бы следовать суровой угрозе пытками или и тем и другим, зияет
пустота. "А не то..." Что "а не то..."? Ничего. Бессильное стремление быть
могущественным и страшным и благодаря этому приобретать, обладать и
наслаждаться и быть кем-то и чем-то и в то же время - страх перед всем этим,
замешательство и растерянность, желание, чтобы ничего этого не было: ни его
стремления, ни "жида" перед ним, ни его самого; желание быть другим
человеком, совсем в другом месте, не знающим, что существуют такие вещи,
такие дела и такие места.
А теперь, раз уж он выложил свое требование и угрозу, теперь он должен
начать действовать, и притом действовать хладнокровно, резко, обдуманно. А
он не может. Да и как тут действовать, когда эти противоречивые мысли
связывают по рукам и ногам, тянут в разные стороны! От сознания своего
бессилия он готов был заплакать, убежать, убить. А Менто он ненавидел теперь
больше всего, ненавидел как свою собственную немощь.
И пока все это мельтешило и клубилось в нем, он не смотрел на стоявшего
перед ним еврея и толком его не видел. Услышав неожиданное и резкое
требование усташа, Менто побледнел и почувствовал, как по шее и лбу у него
покатился предсмертный пот. "Значит, и этот требует своего", - подумал он, и
мысль эта подкосила его. Ну, ясно, а он-то, дурак, решил, что с него
взаправду снимают допрос и его ответы имеют какое-то значение. На самом же
деле все было просто предисловием к приказу: деньги и ценности на стол! Вот
оно то, чего он больше всего боялся! У него нет ни денег, ни ценных вещей, а
это значит, что его ждет арест, пытки - все, о чем ему нашептывал страх во
сне и наяву. Оставалось одно - уверить, убедить усташа, что у него в самом
деле ничего нет. Пока усташ колебался и молчал, думая о чем-то и шевеля
губами, точно жуя невысказанные слова, Менто несколько собрался с мыслями и
заговорил. Заговорил как человек, борющийся за жизнь.
Он петлял, плел и путал, стараясь уверить Степана, что у него нет ни
денег, ни драгоценностей. Как трудно доказывать правду, которая кажется
невероятной! Особенно в такое время и такому человеку! Глаза его наполнялись
слезами от искреннего гнева на самого себя, на то, что он был мотом и
картежником и у него действительно нет денег, а этот усташ ему не верит и
никогда не поверит. Люди столько лгут друг другу, особенно, когда речь идет
о деньгах, что уже никто никому не верит, даже когда говоришь сущую,
истинную правду; и потому он, прекрасно зная, что денег у него нет и быть не
может, мучится и обливается потом, стараясь хоть что-нибудь выдумать,
наврать, чтобы сделать эту свою правду правдоподобной, чтобы в нее поверил и
усташ.
И Менто говорит, оправдывается и клянется всем, что есть на земле и на
небе, объясняет, обещает, молит и льстит, нижет слово за словом, вставляет
целые фразы, лишенные какого бы то ни было смысла, напрягает свой убогий
мозг и пересохшее горло, ибо знает: пока он говорит, а усташ позволяет ему
говорить, все еще хорошо, истязания еще не начинаются, еще есть надежда
остаться в живых. Говорить - значит отдалять пытку, значит жить.
Он не то, что его единоверцы, говорит Менто, нет, он не кладет денег в