"Алексей Андреев. Среднерусские истории" - читать интересную книгу автора

вот с мамой столкнулись воочию. И сразу лежать рядом скандально
заартачились. Хотя ее перед тем и помыли. И переодели во все казенное,
придав ей пусть и сиротский, но все же частично приличный вид.
В итоге маме Павлика пришлось рожать отдельно от всех. Но она этого все
равно не заметила. Так как вообще плохо понимала, чего же такое с ней
происходит. Будучи не совсем трезва. Или совсем не трезва, что точнее. И при
этом еще переживая, что вот сейчас ее муж и соратник продолжает
совершенствовать свой организм, а она этой возможности несправедливо лишена.
И мечтая в ближайшее время наверстать упущенное. Как только ее освободят эти
люди в белых халатах. А не освободят - им же хуже: она и здесь сможет
наверстать. Вон вокруг сколько интересных пузырьков с разными
многообещающими жидкостями...
За всеми этими делами она и сама не заметила, как родила. Только
облегчение большое почувствовала, как после трудного, неприятного, но
кому-то, видимо, нужного дела. И тут же заснула, даже не познакомившись с
Павликом. С которым и в будущем знакомиться не желала. Не было у нее такой
потребности. Когда-то была, а теперь все - отсохла. Вытесненная другой,
более на ее взгляд насущной. К которой она с радостью и вернулась. Пока
только во сне.
А Павлик тем временем все ждал, когда же с ним мама наконец
познакомится. Он даже немного покричал ей, чтоб внимание ее на себя обратить
и какой-никакой разговор завязать. Пусть с его стороны пока и бессмысленный,
но полный при этом самого важного смысла.
Однако знакомились с ним какие-то другие тети - чужие и совершенно ему
безразличные. Они даже не знали, как его зовут! И называли Павлика то
мальчиком, то младенцем, то новорожденным, то ребенком, присовокупляя всякий
раз "бедный", "несчастный" или "отказной". И обсуждая между собой, что
"наверняка патология". А потом и они о нем забыли, переключившись на других
детей, видимо, на их взгляд, более в плане здоровья перспективных. И Павлик
остался совсем один...
Вокруг, правда, еще лежали новорожденные младенцы, но каждый сам по
себе, отдельно, и они-то как раз были при этом не одни. Потому что о них
думали. Переживали. С ними через несколько стенок вели постоянный и никому,
кроме них, не слышный разговор, окутывая их в ласковые слова и мысли, как в
теплое, мягкое облако. Хотя здоровыми, если уж совсем честно, были из них
далеко не все. У девочки слева откровенный диатез наблюдался. У мальчика,
лежащего следом за ней, получился врожденный вывих бедра. Мальчик справа
вообще родился досрочно. У его соседки все было в порядке, зато у следующей
девочки не в порядке было с сердцем. И так далее. И все же обо всех них
переживали и заботами нежными их мысленно укутывали.
А о Павлике почему-то нет. Никто не переживал, и никто его ни во что,
кроме казенной пеленки, не укутывал. А если о нем кто и подумал ненароком,
то одна чужая медицинская женщина - и лишь в том смысле, что надо будет его
оформить. Как отказного. Если, конечно, он прежде не помрет от пока
неизвестной, но, несомненно, тяжелой патологии. Что для него, еще подумала
она, может, было бы и лучше. Потому что наши детдома и здоровым детям
противопоказаны. А уж больным и подавно. И на усыновление с тяжелой
патологией никто не возьмет. Кроме, разве что, иностранцев. А те вывозят
таких детей исключительно на органы. В этом она была уверена. Уж она-то
хорошо знала, каково это - выхаживать такого ребенка. Ее собственный сын