"Юрий Андреевич Андреев. Мужчина и женщина" - читать интересную книгу автора

и тот уровень жизни, который приняла на себя Лариса. Так в подобном ли
состоянии почти непрерывного стресса из-за принимаемых трудных решений
счастье женщины?
И еще один простенький вопрос: а соответствует ли ее образ лидирующего
поведения нашим вековечным и тысячелетним традициям и представлениям о роли
женщины в семье?
И еще более простенький: а разве не оказались в значительнейшем
проценте все наши русские (украинские, белорусские, казахские и т.д.)
женщины в ситуации той же модели, которую явила мне восхитительная
элегантная женщина Лариса Губина? Разумеется, дело не в атрибутах облика:
путевая железнодорожная рабочая Марфа Никитична выглядит, конечно, иначе,
чем она, и занятия у нее иные. Но мучительное раздвоение единой сущности в
принципе то же: принудительная сила обстоятельств, толкающая к принятию
самостоятельных решении и непомерному труду, с одной стороны, и вековечное
стремление (подавленное) жить за мужем, поильцем, кормильцем, защитником.
И теперь: разве Томила в замужестве за Егором, разве Анастасия в
замужестве за Олегом жили по модели, изложенной литовской женщиной? Нет,
общественная ситуация толкала их к модели, представленной американкою. И
отсюда - из жизненной установки - проистекали многие драматические сложности
их биографии. А не только из непроглядной сексуальной серости, как
утверждает моя дорогая Нина Терентьевна.
Выходит, что автор целиком за литовский .(точнее, домостроевский
вариант)? АН, нет, не будем торопиться, дело выглядит много сложнее. И
сложность эта проистекает из удивительной изменчивости всех институтов на
Земле. Мы постараемся, конечно, вычленить ядро проблемы, но должны себе
отчетливо представить и всю ее многосложность, и связь - каждый раз свою - с
обстоятельствами бытия.
Сначала об этой связи. На что уж в качестве извечных, незыблемых
постулатов воспринимаются постулаты, гениально сформулированные в Ветхом
Завете: не убий, не укради, чти отца своего и иные. Но, во-первых, вспомним,
что заветы эти в свое время были восприняты как крутое диссидентство, как
нарушение исконных нравственных норм (сравним прежнее: "Око за око" - и
новое: "Если ударили тебя по одной щеке, подставь другую").. Во-вторых,
вспомним, что совсем недавно, еще в прошлом веке у некоторых северных
народов счастливым считался тот отец, у которого был сын, способный лишить
его жизни. Да только ли на Ледовитом океане? И в Японии не столь уж давно
были счастливы те родители, которых сын мог сбросить в пропасть, лишить
дыхания, либо другим способом отправить в почитаемую страну предков. Как же
так: общечеловеческие "чти отца своего", "не убий" и тут же, вернее, много
позже этого...
Так вот: не человек для субботы, а суббота для человека, как
справедливо утверждали древнееврейские мыслители, не человек для морали, а
мораль для человека, для выживания его рода. И поскольку условия выживания в
разных странах в разные времена отличались разительно, то полярно
противоположный лик, случалось, являла и категория нравственности. Вернемся
же к эскимосам и японцам недавно прошедших времен: в условиях жесточайшего
голода род, племя могли выжить и продлить свое существование только за счет
распределения оставшихся крох пищи и жира между молодыми и сильными. Так что
же: оставлять брошенных в голоде и холоде стариков на долгую и мучительную
смерть, либо же мгновенно избавить их от страдания? Что в этих экстремальных