"Ираклий Андронников. Избранные произведения в двух томах (том 2)" - читать интересную книгу автора

заключается принципиальная разница между первым и тридцать вторым рядом.
Итак, говорить надо отчетливо и говорить громко. Иначе тебя вышвырнут... Еще
совет; если слово твое будет продолжаться два или три часа и назавтра его
напечатают все музыкальные журналы мира,- это тебя не спасет: тебя
вышвырнут. Но если ты будешь говорить даже посредственно, но семь или восемь
минут,- тебе зааплодируют из благодарности, что скоро кончил. Поэтому тебе
выгодно говорить отчетливо, громко и коротко. Запомни еще, что ты должен
подняться на дирижерскую подставку. Сделав шаг вперед, ты можешь упасть в
зал. Шагнув назад, рискуешь опрокинуться в оркестр. Но если ты будешь
торчать, как вбитый в подставку гвоздь,- тебя вышвырнут. Поэтому стой, но
двигайся. Корпус должен находиться в движении. Жестикулируй, подыскивая
слова, "экай" и "мекай" побольше, старайся показать, что ты готов броситься
в бой за каждую произнесенную тобой фразу. Будь экспрессивен и
непосредствен. Поменьше скованности. И, наконец, последнее. Новички начинают
обычно разглядывать публику. Это плохо кончается. Не надо ее рассматривать.
Пусть публика рассматривает тебя. Ты можешь забояться, смутиться. Поэтому
выбери в тридцать втором ряду какое-нибудь милое лицо и расскажи ему, что у
тебя накипело па душе про Танеева. Кажется, это все! Комиссия уже удалилась,
все относятся к тебе хорошо, даже наш директор, который не имеет чести знать
тебя лично, спросил у меня: "О чем будет болтать ваш бодрячок?" Я уверен,
что все будет отлично! Ну, ни пуха тебе ни пера!...
Он исчез. Я остался один за кулисами, не зная, с чего начать мое слово,
чем кончить. В это время в гостиную быстро вошел инспектор оркестра, сказал:
"Оркестр уже на местах". Я ответил ему без звука, одними губами: "Хорошо".-
"Ну, вы у меня новичок, давайте я вас провожу". Он взял меня рукою за талию.
И я пошел на негнущихся деревянных ногах той дорогой, которая всю жизнь
казалась мне дорогою к славе.
За кулисами филармонии - коридорчик, где стояли в тот вечер челеста,
фисгармония, глокеншпиль, большой барабан тамтам, не употребляющиеся в
симфонии Танеева. Кончился коридорчик, и мы повернули влево и вышли к
эстраде. Я поравнялся с контрабасами. Я уже вступал в оркестр. И тут
инспектор сделал то, чего я меньше всего ожидал: он что-то пробормотал - что
именно, я не расслышал - и убрал с моей спины руку. А я так на нее опирался,
что чуть не упал навзничь, и, падая, схватился за плечо контрабасиста.
Сказал: "Извините!" - и въехал локтем в физиономию виолончелиста. Сказал: "Я
нечаянно",- наскочил на скрипичный смычок, смахнул полой пиджака ноты с
пюпитра...
И по узенькой тропинке между скрипками и виолончелями, по которой,
казалось мне, надо было не идти, а слегка побежать, чтоб взлететь на
дирижерское возвышение, как это делали некоторые любимые Ленинградом
заграничные дирижеры, я стал пробираться по этой тропинке, цепляясь,
извиняясь, здороваясь, улыбаясь... А когда добрался наконец до дирижерского
пульта, то выяснилось, что меня навестило несчастье нового рода: у меня не
гнулись ноги в коленях. И я понимал, что если даже сумею втащить на
подставку левую ногу, то на правом ботинке Антона Шварца улечу в первый ряд.
Тогда я применил новую тактику: согнувшись, я рукой подбил правое колено,
втянул правую ногу на площадку, потом повторил эту манипуляцию с левой
ногой, распрямился... окинул взглядом оркестр... Кто-то из оркестрантов
сказал:
- Повернитесь к залу лицом!