"Ираклий Андронников. Избранные произведения в двух томах (том 2)" - читать интересную книгу автора

Я повернулся - и обомлел. Зал филармонии, совершенно в ту пору ровный,
без возвышений, без ступеней, зал, где я проводил чуть ли не каждый вечер в
продолжение многих лет и пересидел во всех рядах на всех стульях,- в этот
вечер зал уходил куда-то вверх, словно был приколочен к склону крутой горы.
И хоры сыпались на меня и нависали над переносьем. Я не понял, что это
объясняется тем, что я приподнят над ним метра на три и вижу его с новой
точки. Я решил, что потерял перпендикуляр между собою и залом, и стал
потихоньку его восстанавливать, все более и более отклоняясь назад, и
восстанавливал до тех пор, покуда не отыскал руками за спиной дирижерский
пульт и не улегся на него, отдуваясь, как жаба.
В зале еще шныряли по проходам, посылали знакомым приветы. У меня было
минуты полторы или две, чтобы собраться и сообразить краткий план своего
выступления. Но я уже не мог ни сообразить ничего, ни собраться, потому что
в этот момент был весь как... отсиженная нога!...
Я ждал, пока успокоятся. И дождался. Все стало тихо. И все на меня
устремилось. Памятуя совет Соллертинского, я вырвал глазом старуху из
тридцать второго ряда, повитую рыжими косами,- мне показалось, что она
улыбается мне. Решил, что буду рассказывать все именно ей. И, отворив рот,
возопил: "Се-во-ды-ня мы оты-кры-ваеммм се-зо-ныыы Ле-нинградской,
га-сударственной фи-ла-ры-мо-нииии..." И почти одновременно услышал:
"...адыской... аственной... мохонии..." И это эхо так меня оглушило, что я
уже не мог понять, что я сказал, что говорю и что собираюсь сказать. Из
разных углов ко мне прилетали некомплектные обрывки фраз, между которыми не
было никакой связи. Я стал путаться, потерялся, кричал, как в лесу... Потом
мне стало ужасно тепло и ужасно скучно. Мне стало казаться, что я давно уже
кричу один и тот же текст. И, стоя над залом, видя зал и обращаясь к залу, я
где-то от себя влево, в воздухе, стал видеть сон. Мне стало грезиться, как
три недели назад я в безмятежном состоянии духа еду на задней площадке
трамвайного вагона, читаю журнал "Рабочий и театр" и дошел до статьи
Соллертинского "Задачи предстоящего сезона филармонии". И вдруг этот журнал
словно раскрылся передо мной в воздухе, и я, скашиваясь влево, довольно
бойко стал произносить какие-то фразы, заимствуя их из этой статьи, И вдруг
сообразил: сейчас в статье пойдет речь о любимых композиторах
Соллертинского, которых не играют сегодня. Упоминать их не к чему: сегодня
Танеев. И хотя я помнил, о чем шла речь в статье Соллертинского дальше,-
связи с дальнейшим без этого отступления не было. Я еще ничего не успел
придумать, а то, что было напечатано в первом абзаце, неожиданно кончилось.
Я услышал какой-то странный звук - крик не па выдохе, а на вдохе, понял, что
этот звук издал я, подумал: "Зачем я это сделал? Как бы меня не выгнали!"
А потом услышал очень громкий свой голос:
- А се.во.ды.ня мы испол.няем Та.нее.ва Пер.вую сим.фонию Танеева.
Це-моль. До-минор. Первую симфонию Танеева. Это я к тому говорю, что
це-моль - по-латыни. А до-минор... тоже по-латыни!
Подумал: "Господи, что это я такое болтаю!" И ничего больше не помню!
Помню только, что зал вдруг взревел от хохота! А я не мог понять, что я
такого сказал. Подошел к краю подставки и спросил: "А что случилось?" И тут
снова раздался дружный, "кнопочный" хохот, как будто кто-то на кнопку нажал
и выпустил струю хохота. После этого все для меня окинулось каким-то
туманом. Помню еще: раздались четыре жидких хлопка, и я, поддерживая ноги
руками, соскочил с дирижерской подставки и, приосанившись, стал делать