"Ежи Анджеевский. Врата рая" - читать интересную книгу автора

сказал: нет таких людей, которые бы с первого своего и до последнего шага
умудрялись быть только и безнадежно плохими, бывает, что человек, утратив
последние иллюзии и надежды, умерщвляет в себе человека, можно в мгновение
ока добровольно лишить себя жизни и остаться живым, но чтобы убить в себе
потребность в любви и потребность в надежде, нужны долгие трудные годы, ведь
утопающий хватается даже за воздух, даже за воду, и потому, если человек еще
не окончательно себя умертвил и где-то в темной пучине его зла теплится хотя
бы крохотный огонек тоски по добру и потребности в добре, он склоняется над
этим слабеньким огоньком, дабы в час одиночества согреть себя надеждой и
уверовать: то, что сегодня бессильно и хрупко, может со временем вспыхнуть и
воссиять, возможно, я ошибаюсь, несчастная дочь моя, но, боюсь, если б Жак
когда-нибудь тебя полюбил, не ты б перестала быть лживой, суетной и
распутной, а он бы стал суетен, распутен и лжив, Бланш усмехнулась: ты
считаешь, я настолько сильна? я думаю, ты очень несчастна, ошибаешься, отец,
я вовсе не чувствую себя несчастной, посмотри на меня, разве такой у
несчастных вид? не взглянув на нее, исповедник сказал: человек, который
заблудился в чужой, незнакомой местности и понимает, что заблудился,
начинает искать правильный путь, у того же, кто, сбившись давно с дороги,
знать не знает, что потерял верное направление, впереди нет ничего, верное
направленье! - воскликнула Бланш, - скажи мне, что это, верное направленье,
где оно, верное направленье? не знаю, - подумал старый человек и сказал:
Бог, тогда она подумала: скорей бы уж наступила ночь, он подойдет, когда я
буду лежать, притворяясь спящей, а всех вокруг уже сморит сон, скажет
негромко: пойдем, и я встану и пойду за ним, мы будем идти крадучись, чтобы
никого ненароком не разбудить, пока наконец не окажемся в таком месте, где
вокруг будет пусто и мы будем совсем одни, он расстелет на земле свой
пурпурный плащ, мы разденемся молча, так как ни мне, ни ему не нужны слова,
я знаю, о чем он думает, и он знает, о чем думаю я, он войдет в меня
стремительно и грубо, наслаждение соединит наши тела, мы ж, наслаждаясь,
будем думать в телесном слиянии: я, что не он дарит мне блаженство, он, что
не мне его предназначает, клянусь, отец, - сказала Бланш, - я бы стала
совсем другой, если б Жак захотел меня полюбить, ни лживой, ни суетной, ни
распутной больше бы не была, вытравила бы из себя лживость, суетность и
всякое непотребство, все, что во мне есть дурного, вытравила бы, если б
только Жак меня полюбил, потому что я люблю Жака и в своей любви к нему тоже
могу поклясться, я люблю его, потому что он чист и невинен, он лучше меня,
другого такого нету на свете, но люблю я его еще и потому, что он
недоступен, все, что я говорила о нем, неправда, я солгала, что тогда, в ту
ночь, Мод была у него в шалаше, никого у него в шалаше не было и обнаженным
он оттуда не выходил, я хотела ему отдаться, но он не захотел, потому что
невинен и чист, он недоступен, порой я сама уж не знаю, чего хочу больше и
что подогревает мою любовь: страстная жажда его тела и его ласк или
скованность его недоступностью, неволя, в которую толкнуло меня собственное
мое естество, и еще что-то, что ускользает от моего разумения и сильней
моего естества, я рабыня, рабство мое у меня в крови, внезапно Бланш уловила
какое-то волнение в движущейся за ее спиною толпе, услышала звук, похожий на
вздох удивления, а может быть, облегчения, вырвавшийся разом из тысячи уст,
подумала: они прогонят меня, если я не получу прощения, и тут, подняв в
смятенье глаза, увидела впереди и вокруг необъятное небо, по всему горизонту
затягивающееся тяжелыми темными тучами, под небесным сводом, неожиданно