"Анна Арнольдовна Антоновская. Жертва (Великий Моурави, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

днем. Георгий с наслаждением вдохнул аромат цветов, распустившихся за ночь.
Яркие кусты роз вздрагивали от холодных брызг фонтана.
Улыбаясь, он следил за борьбой двух голубых с розоватыми хохолками
птичек. Хитрецы, применяя сложную стратегию, вырывали друг у друга из клюва
жирного червяка.
Георгий взял пригоршню зерен и бросил в сад. С кустов и деревьев
хлопотливо слетелись розовые, зеленые, белые и синие птицы. Они деловито
застучали клювами. В разгар пира с пальмы упали кольчатые попугаи. Сердито
кося круглыми глазами, они стремились наверстать потерянное время.
Рассмеялся Георгий, блеснули белые крупные зубы.
"И тут сильный прав", - подумал он.
Он скользнул взглядом по еще сонной столице - Исфахану, - вот
Давлет-ханэ, резиденция шаха Аббаса.
Георгий нахмурился и отвернулся. Взял свиток и прочел: "Тридцать шесть
тысяч пеших и четыре тысячи конных ввели римские полководцы в битву при
Требии. От поступи легионов дрожала земля. На римлян бросились двадцать
тысяч пеших и десять тысяч конных карфагенян. Преимущество в коннице
принесло карфагенянам славу победителей".
Задумчиво прошелся и снова развернул свиток: "За двести шестнадцать лет
до рождения Христа карфагенская конница одержала победу при Каннах. Римляне
имели восемьдесят тысяч пеших и только шесть тысяч всадников, Ганнибал -
около сорока тысяч пеших и десять тысяч всадников. Победил Ганнибал..."
Превратности судьбы научили Георгия ценить не только оружие, но и науку
познания человеческих душ. Он проник в магометанскую мудрость, углубляясь в
коран и персидские ферманы. Он изучал войны древних царей, изучал историю
родоначальника Сефевидов, шаха Исмаила Сефеви, развернувшего, наряду с
национальным персидским знаменем, знамя шиизма и положившего начало
религиозным распрям с суннитской Турцией.
Изучил Саакадзе и сокровищницу мыслей Фирдоуси, поэму "Шах-Намэ".
Узнал искусство персидское, парфянское и сасанидское.
Широкие познания сделали Саакадзе желанным собеседником шаха Аббаса в
часы досуга и кейфа.
Беседуя с надменным Сефевидом о луристанской бронзе, сасанидской ткани,
парфянских вазах или о вечном блаженстве, ожидающем правоверного в раю
Магомета, или о поединке Ростема с китайским Хаканом, Саакадзе упорно изучал
деспотическую, вероломную натуру шаха. Он научился угадывать малейшие
колебания в настроении властелина. И всегда вовремя поддерживал гнев или
одобрение "льва Ирана".
Шах все больше проникался доверием к Саакадзе. Не только в часы
утреннего разговора с шахом, но и в длительных переходах и опасных битвах,
увеселительных охотах на диких зверей и на пышных шахских пирах Саакадзе ни
разу не выдал обуревавших его чувств. И ему удалось внушить всем, что он
живет только желаниями шаха.
Но когда исфаханские высокие минареты погружались в синюю мглу, в своей
закрытой наглухо грузинской комнате бушевал одинокий Георгий Саакадзе.
Возникали воинственные планы.
Через Папуна и Ростома он установил прочную связь с тбилисскими
амкарами, а через Дато и Даутбека - с азнаурами и грузинами-горцами. Никто в
Грузии не должен забывать имя Георгия Саакадзе - ни народ, ни цари, ни
князья.