"Ричард Аппиньянези. Доклад Юкио Мисимы императору " - читать интересную книгу автора

чиновником в третьем поколении. Теперь у меня были все причины чувствовать
себя подавленным, так как отныне я вел двойную жизнь. По ночам я был Юкио
Мисима и писал, прячась от отца, который ненавидел литературу, а днем шел,
словно на маскарад, на работу и занимался бюрократической рутиной. Я
старался не задумываться над тем, как влияют мои бессонные, освещенные
лунным светом ночи на исполнение должностных обязанностей.
В канун Нового года я сидел в ночном клубе в Акасака и размышлял над
своим отчаянным положением. В превращенном в руины Токио в то время
существовало едва ли полдюжины подобных ночных злачных мест. Они
существовали исключительно для удовольствия офицеров оккупационной армии и
их японских проституток обоего пола. Но изредка эти места посещали также
богатые молодые аристократы из Школы пэров. Я ходил в ночные клубы на правах
бывшего питомца Школы пэров - основанной императором академии для никчемных
сынков аристократов и отпрысков нуворишей. Я был из числа тех немногих
учеников этого учебного заведения, которые не принадлежали к высшему
сословию.
Я вменил себе в обязанность посещать ночные клубы каждую субботу, хотя
не переваривал шумных праздных аристократов. Ни кошелек мой, ни желудок не
позволяли мне пить виски с черного рынка, а сексуальная разнузданность
армейского образца оскорбляла мои чувства. Я был посторонним на празднике
этих канзасских гаргантюа и их шлюх и казался сам себе жалким слабым
ростком, который легко могут затоптать разбушевавшиеся плотоядные твари.
Будучи ниже среднего роста (пяти футов и четырех с половиной дюймов), я
обладал еще и плохим здоровьем - страдал хроническим гастроэнтеритом и
постоянными мигренями. Другими словами, я представлял собой образец
побежденного японца, прежде внушавшего страх врагу, неукротимого азиатского
демона, оказавшегося на поверку низкорослым болезненным существом.
Часто я брал с собой моего младшего брата Киюки - самодовольного
крепкого пария, которого считал своим талисманом. Бессонница, изнурительные
головные боли и постоянные колики делали субботние вечера еще более
неприятными. В тот роковой вечер я отважно отправился в ночной клуб один и
заставил себя выйти на танцевальную площадку, чтобы под джазовую музыку
продемонстрировать некоординированные движения.
Пытаясь скрыть отсутствие чувства ритма и быть непосредственным,
зажигательным и грациозным, я сумел убедительно изобразить экстаз, движимый
ницшеанским желанием проникнуться дионисийским началом, но в конце концов
встретился лицом к лицу со своей врожденной неуклюжестью. Любое мое
достижение в области физического мастерства - будь то танец, боевые
искусства или бодибилдинг в мои более поздние годы - суть не что иное, как
триумф расчетливой имитации. Я всегда оставался трезвым и так никогда и не
испытал чистого самозабвенного экстаза. Притворство преследует меня даже
тогда, когда я стараюсь уйти в область естественного, физического,
нормального. Все мои физические занятия несут на себе следы щипцов, с
помощью которых при родах извлекают плод. Все мои действия и поступки
являются противоестественно совершенными актами отчаяния.
В тот вечер, о котором идет речь, я танцевал, войдя в свое обычное
состояние притворного ослепления, и вдруг заметил человека, восхитительно
исполнявшего фокстрот. Я сразу же узнал его. Это лицо нельзя ни с кем
спутать - поразительная внешность. Правда, раньше я видел этого человека
лишь на фотографиях. Бледная, как у прокаженного, кожа, хлещущие по щекам