"Татьяна Апраксина, А.Н.Оуэн. Стальное зеркало" - читать интересную книгу автора

окинул взглядом кабинет. Богатое, но довольно непривычное убранство, все
сделано на чужой манер, а потому бросается в глаза даже то, что дома
осталось бы незамеченным - кому же придет в голову внимательно разглядывать
узкую полоску лепнины, идущую вдоль расписного потолка. По потолку мчится
охота, а лепнина изображает колосья, словно продолжая очертания золотистого
поля, по которому скачут всадники; роспись, впрочем, нехороша - и краски
тускловаты, и пропорции заставляют невольно улыбнуться. Некоторые вещи в
Аурелии делать еще не выучились, не то что дома - невольно же вспоминаешь
фрески в апартаментах Папы, и сравнение не в пользу аурелианских мастеров.
Да и кабинет Его Светлости, если сравнивать не с другими дворцовыми
помещениями, а с привычными, никак не назовешь просторным - тесновато, шагов
восемь в длину, столько же в ширину. Окна узковаты, а ведь Орлеан - не Рома,
здесь солнце беднее, тусклее и холоднее, и в третью неделю апреля еще
довольно часто прячется за низкими хмурыми тучами. Так что на долю
обитателей дворца достается не слишком много солнечного тепла и света,
только те крохи, что пробиваются через узкие окна с тускловатым стеклом,
через плотную ткань занавесей. И хорошо, что уже сняли тяжелые зимние
ставни; впрочем, сейчас вечер и зажжены свечи - но отчего-то мечтается о
солнце...
Может быть, потому, что сейчас уже три часа пополуночи, а Агапито еще
не привык к тому, что в посольстве день поменялся местами с ночью, поскольку
Его Светлость предпочитает бодрствовать в ночи и отдыхать днем. Следом за
ним и большей части спутников пришлось уподобиться совам и филинам,
довольствуясь свечами и лунным светом вместо солнечного.
Но некоторые привыкли - как, например, нынешний собеседник герцога.
Секретарь посольства не прислушивается к беседе, ему не нужно прислушиваться
намеренно - кабинет невелик, а привычкой слышать, что говорят рядом, даже
одновременно копаясь в бумагах и делая выписки, Герарди обзавелся уже давно.
Тем более, что многие из бесед, что герцог ведет в его присутствии, не
запишешь никуда: слишком опасное дело. Потом, если действительно удастся
написать воспоминания о посольстве в Аурелию, многое придется
восстанавливать по памяти, если детали забудутся - довольствоваться беглым
пересказом: не сочинять же. А о чем-то и потом не напишешь. Впрочем,
нынешняя беседа не из таких - обычная, спокойная.
Рядом с Его Светлостью вообще обычно покойно; рядом с ним и капитаном
Мигелем де Кореллой - вдвойне. Оба не из тех, что любят повышать голос без
необходимости, да и при необходимости - не любят, хоть и умеют... секретарь
еще не определился, кто из двоих лучше. Оба в случае надобности могут
рявкнуть так, что рота кондотьеров замрет на месте - может быть, потому и не
любят, что умеют, и не видят смысла практиковаться. Особенно друг на друге и
ближайшем окружении. И вправду - зачем? На недостаток послушания со стороны
окружающих ни герцог, ни его капитан пожаловаться не могут.
Вот и сейчас - разговор не назовешь пустым, мимолетной болтовней,
обсуждаются дела довольно важные и не самого приятного свойства, но даже
пламя на высоких белых свечах колеблется не сильнее обычного, и не от
голосов - всего лишь от пронырливых потоков холодного воздуха, которых во
дворце избыток. Медленно, плавно танцуют тени. Чинно. Размеренно. На темной
ткани портьеры черная фигура - прямоугольник, увенчанный тем, что кажется
короной. Тень человека, который расположился в кресле с высокой спинкой, а
корона - не корона, пышные волосы, слегка развеваемые легкой струйкой