"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

Скрашивали пребывание в "Катаринеуме" и дружеские привязанности, одна
из которых - к однокашнику Отто Граутофу, сыну любекского книготорговца,
впоследствии писателю-искусствоведу, - возникла как раз на почве отвращения
к гимназии. Другой товарищ, красавец, спортсмен, примерный ученик - о нем
известно только, что он послужил прототипом для белокурого и узкобедрого
Ганса Гансена в "Тонио Крегере", а в действительности спился, - привлекал к
себе будущего автора этой новеллы, наоборот, несходством с ним самим и, не
подозревая о том, вносил в его унылую школьную жизнь радостное волнение
настоящей влюбленности.
Он вообще с детства умел восхищаться людьми, музыкой, книгами, морем и
потом не раз говорил, что собственными свершениями в искусстве обязан
способности восхищаться чужим. Средневековая архитектура, концерты в
травемюндском курзале, мальчик-одноклассник, да еще девочка с каштановыми
косичками, с которой ученик младшего класса "Катаринеума" познакомился на
частных уроках танцев и которой посвящал, увы, не сохранившиеся стихи, -
вот, пожалуй, и все сильнейшие эстетические впечатления детства, если иметь
в виду собственно любекские, не книжные.
В этот короткий перечень никак нельзя вставить имя поэта Эмануэля
Гейбеля, почетного гражданина Любека, человека поистине неотделимого от
родного города, ибо мало того, что его здесь все знали при жизни, через пять
лет после его смерти, в 1889 году, любекцы воздвигли Гейбелю памятник.
Первое известное нам письмо Томаса Манна относится к году открытия этого
памятника. Оно подписано "Томас Манн, лирико-драматический поэт". Эта первая
ироническая самооценка (сколько их еще будет в статьях и письмах!) со
сдержанной иронией намекает на Гейбеля. Ведь признанным лирико-драматическим
поэтом был не четырнадцатилетний гимназист, а оригинал монумента, тот, чья
смерть вызвала, по слухам, у какой-то старушки на улице тревожный вопрос:
"Кого же теперь назначат на его место?" Желания занять место почтенного
эпигона, снискавшего своей националистической лирой звание рейхсгерольда,
начинающий автор не испытывал.
В 1868 году, когда Любек посетил прусский король Вильгельм, который
спустя три года стал германским кайзерем Вильгельмом I, Гейбель написал по
этому случаю верноподданническую оду.
В восьмидесятые годы, проездом, по-видимому, в Гамбург, Вильгельм I
снова показался любекским бюргерам в их родном городе. Специальный поезд
кайзера остановился на несколько минут под закоптелой крышей вокзала.
Мальчик Томас Манн стоял на перроне и хорошо запомнил увиденное и
услышанное. Он видел на площадке салон-вагона дряхлого старика в слишком
просторной, все время сползающей вниз военной фуражке. Когда кайзер
приветственно махнул рукой, пустые концы пальцев его перчатки, тоже слишком
большой, болтались в воздухе. Сцена на перроне запомнилась мальчику
настолько сильно, что много лет спустя Томас Манн не раз юмористически
воспроизводил ее своим детям.
Гимназист еще не знал, как писать, но уже знал, что писать, как
Гейбель, нельзя.
А что касается государства, то оно казалось мальчику персоной, живущей
где-то в стороне от него чужой, непонятной жизнью. Да, именно персоной,
потому что в своем воображении он его "персонифицировал", представлял себе
какой-то строгой деревянной фигурой во фраке, с черной окладистой бородой,
со звездой на груди, фигурой, облеченной смесью воинских и академических