"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

соседке Любека по балтийскому побережью, радовала малолетних слушателей
юмором посвященных детям страниц и забавно-точным воспроизведением
мекленбургского говора.
Томасу навсегда запомнился контраст между грубым звучанием слов
северного диалекта и экзотическими очертаниями произносившего их
материнского рта. Контраст этот объяснялся тем, что в жилах матери, кроме
остзейской, текла латинская кровь. Юлия да Сильва-Брунс (такова ее девичья
фамилия) выросла, правда, в Любеке, но родилась в Бразилии. Она была дочерью
немца-плантатора и бразильянки португальско-креольского происхождения... Еще
больше нравились мальчику те вечера, когда мать музицировала - пела под
собственный аккомпанемент песни Шуберта, Шумана, Брамса, Листа, играла этюды
и ноктюрны Шопена.
Но самой большой отрадой гимназических лет были летние каникулы,
которые он ежегодно проводил в курортном городке Травемюнде. Там он впервые
увидел море и впервые услышал оркестровую музыку. "В Травемюнде, в этих
райских кущах моих каникул, протекли лучшие, без всякого сомнения, самые
счастливые дни моей жизни, радостные, бездумные дни и недели, которых уже
ничто с тех пор... не смогло превзойти или оттеснить".
Пройдя шесть классов в школе доктора Буссениуса, он продолжил учение в
любекской реальной гимназии "Катаринеум". К этому заведению он тоже не
проникся симпатией. Он дважды оставался на второй год и до аттестата об
окончании так и не дотянул, тем более что изменившиеся домашние
обстоятельства дали ему повод ускорить разрыв с гимназией.
Откуда такое упорное отвращение к школе?
В толстых, из красного кирпича, воздвигнутых еще в XVI веке стенах
"Катаринеума" дух казенщины и муштры был в годы учения Томаса Манна очень
силен. Начальству расшатывание общественных устоев виделось и в обычных
мальчишеских выходках. Отношения между учениками и учителями строились, как
правило, на беспрекословном подчинении первых вторым. Культ силы, пышно
расцветший в Германии после победы над Наполеоном III (годовщины Седанской
битвы отмечались с большой помпой), давал себя знать внутри этих стен и в
тоне, каким разговаривали старшие школьники с младшими, и в атмосфере уроков
гимнастики, и в той безапелляционности, с которой учителя и наставники
покровительствовали своим любимым ученикам.
О тупости и обывательской ограниченности иных любекских столпов
народного просвещения можно судить по случаю, о котором Томас Манн с улыбкой
вспоминал в старости. Отчитывая в актовом зале нескольких сорванцов за то,
что они изрезали перочинными ножами классные столы и скамьи, директор
гимназии грозно воскликнул: "Вы вели себя как социал-демократы!" Все
рассмеялись, даже некоторые учителя, но директор в ответ лишь рявкнул:
"Смеяться тут нечего".
В первый же год пребывания в "Катаринеуме" четырнадцатилетний новичок
Томас Манн сильно повредил своей репутации у гимназического начальства. Из
детского тщеславия он похвастался кому-то из учеников, что пишет стихи, а
тот довел это до сведения классного наставника. Сочинительство было, с точки
зрения учителей, занятием если не равнозначным "ниспровержению основ", то,
во всяком случае, сомнительным, непочтенным, недостойным сына такого
уважаемого отца. На юного стихотворца смотрели с недоверием, а на секатора -
кто с сочувствием, кто со злорадством.
К обязанности изо дня в день подчинять свою жизнь требованиям