"Юрий Арабов. Биг-бит (Роман-мартиролог) " - читать интересную книгу автора

латиницей, выполненных дорогим аэрозолем, оставалось пятнадцать лет.
Дворники и лифтеры постепенно вымерли. На их место пришла реорганизация
коммунального хозяйства, и вместе с заменой ЖЭКа на РЭУ исчезли последние
надежды на чистоту и опрятность. Впереди виднелась эпоха великих реформ.
Внутри подъезда стоял большой каменный шар, напоминавший шары в барских
усадьбах, только без льва и без его победительной лапы. Невинная надпись
мелом "Маша+Петя" была подтерта тряпкой. Лифт спускался медленно, величаво и
был похож на в меру дорогую карету. Сделанный из дерева, с большим зеркалом
на левой стене, он, конечно, недотягивал до сталинских лифтов, которых Фет
не застал, но и утилитарной коробкой для частного вознесения в устроенный
быт его не считали и не называли. Одна железная дверь и две створки
деревянных, крутящиеся колеса и толстые канаты довершали сходство с
фантастической языческой колесницей. Мама призывала в колеснице не ездить,
ссылаясь на бандита Осипова, что жил на шестом этаже. Бандит Валерка очень
любил приставлять в лифте остро заточенный ножик, особенно к дамам, отбирая
у них мелочь на мороженое и водку. Его брат Сашка потом бил Валерку смертным
боем, но выяснение отношений между братьями обычно происходило после
двенадцати ночи, когда лифт отключался и электричество в подъезде гасло.
Сейчас же Фет смело вошел в лифт и поднялся в свою коммунальную квартиру
номер 70 на пятом этаже.
Подходя к толстой дубовой двери, он сразу же понял, что за нею есть
кто-то посторонний. Еле слышимый смех и оживленный разговор мог спасти Фета
от очередного выяснения отношений с отчимом. Поэтому он позвонил в квартиру
двумя условленными звонками и стал ждать, покуда кто-нибудь из взрослых
растворит перед ним тяжелую дверь.

Глава четвертая. Ночь трудного дня

Джордж Харрисон сидел в углу полутемной студии и разминал пальцы на
гитаре тем, что брал простейшие септ-аккорды, прислушиваясь, не дребезжат ли
струны его гитары, не подключенной к усилителю. Он пришел в студию первым, и
сейчас наступало его любимое время, - еще никого нет, только за стеклом
кабины со звукооператорским пультом возится ассистент, подготавливая
аппаратуру к очередному сеансу звукозаписи, коммутирует каналы, вставляя
штекера с проводами в гнезда электровходов, ставит на пульт бутылки
минеральной и коки, необходимые звукорежиссеру для того, чтобы заглушить
изжогу и запить горечь во рту от игры самых популярных музыкантов в мире.
Даже через стеклянную скорлупу Джордж чувствовал тепло, льющееся из
души этого ничем не примечательного прыщавого юноши, имеющего, конечно,
кое-какие перспективы по службе, раз работал, пусть и на подхвате, в студии
номер 2 на бульваре Эбби-Роуд. Тепло это было сильнее, чем нежность, и более
жгучим, чем обожание, хотя в нем не присутствовало никакого насилия, -
наверное, такое же чувство наблюдает по отношению к себе Бог, когда
появляется изредка на церковной службе. Но Джордж не хотел быть Богом, хотя
понимал, что какая-то невнятная сила, чертовское везение, стечение
обстоятельств или некий промысел, об Авторе которого можно только
догадываться, занес его на такую высоту, с которой придется однажды быстро и
мучительно больно упасть.
Каждое утро он просыпался с мыслью, что падение начнется сегодня. Оно
уже приближается в лице других доморощенных музыкантов. Из-за океана