"Юрий Арабов. Биг-бит (Роман-мартиролог) " - читать интересную книгу автора

от опрыскивания купоросом, то ли под действием песни "И в забой отправился
парень молодой". Все это подавалось под рубрикой "Их нравы".
Фет почувствовал нездешнее возбуждение. Навоз он не любил и видел его
только на цветочных клумбах Выставки Достижений Народного Хозяйства, но к
навозным жучкам относился неплохо. От них кипела жирная мякоть земли, жучки
переливались на солнце бирюзой и, говорят, приносили какую-то пользу. Он
схватил газету и, ворвавшись в квартиру Андрюхи Крылова, заорал с порога:
- Это не бабы, это не бабы орут! Это навозные жучки!
- Какие жучки? Ты чего плетешь? - спросил недовольно сонный Андрюха.
Фет, не объясняя, сунул ему под нос газету.
Крылов быстро просмотрел заметку.
- Во-первых, не "Катись к черту, Бетховен!", а "Бетховен, отвали!",
рассудительно сказал он, зная, по-видимому, более точный перевод
оригинального названия.
- В каком смысле, отвали? - не понял Фет.
- В том смысле, что, если он по-хорошему не отвалит, то ему хуже
будет, - пояснил Андрюха. - Его просят как человека: "Отвали!". А он не
отваливает!
- Ну да, - согласился Фет. - Стоит как вкопанный!
- А во-вторых, не думаю, чтобы это пели навозные жучки... Что-то не
похоже!
- А если это все-таки они?
- Тогда нам хана, - произнес Андрюха мрачно. - За Бетховена ответим.
Посадят!..
- Посадят... - как эхо, откликнулся Фет и сильно струхнул, решая про
себя, стоит ли игра свеч и не стереть ли опасные пленки к чертовой бабушке.
Возвратившись от Андрюхи, он напялил на голову наушники, в которых
тогда летали пилоты гражданской авиации, и, как ему показалось, в последний
раз поставил на магнитофон опасных и к тому же запрещенных насекомых.
Раздался резкий гитарный аккорд. Пронзительный голос неопределенного
пола прокричал что-то печальное и энергичное, какую-то хулу на мироздание и,
терзаемый чувством своей же вины, затих. Фет понял, - это не насекомое. Это,
по всей вероятности, хищная птица, умеющая петь. Он не знал тогда про Сирина
и Алконоста, но твердо решил эти пленки не размагничивать ни под каким
видом.
...Он вошел в высокий подъезд своего восьмиэтажного дома и вызвал лифт.
Его драповое пальто на ватине было заляпано грязью, голова болела от
бессмысленной репетиции.
В те уже далекие времена подъезды московских домов только начинали
исписываться мелом. Первым этапом на этом славном пути были невинные
изречения типа: "Маша+Петя=любовь" или "Васька - дурак, курит табак".
Любимое народом слово с иксом и игреком появлялось нечасто и в основном на
заборах. Дворники и лифтеры бдительно следили за тем, чтобы алгебраические
знаки не находили себе места внутри советских домов, и стирали мел тряпкой.
В конце 60-х, с возникновением шариковых ручек, ситуация изменилась в
корне. Надписи сделались длиннее, может быть, оттого, что шариковой ручкой
удобнее писать, чем мелом. Похабщины поприбавилось, и лифтеры уже не могли
смахнуть ее тряпкой. Появились длинные обращения-исповеди типа: "Снимаю
трусики здесь по вечерам" и списки телефонных номеров желающих предложить к
снятым трусикам соответствующую приправу. До изысканных граффити с