"Юрий Арабов. Биг-бит (Роман-мартиролог) " - читать интересную книгу автора

Такова была гвардия отчима, противостоящая рок-н-роллу и пленкам
Андрюхи Крылова. Гвардия, надо сказать, жидковатая во всех смыслах, но у нее
имелось одно тактическое преимущество - трио пело на русском понятном языке,
а пленки Андрюхи вопили нечто настолько несуразное, что тетя Сара,
переводчица со студии Горького и подруга мамы, прослушав эти пленки три
раза, сказала задумчиво Фету: "Про любовь поют. А может, не про любовь.
Английский какой-то странный... Как у Бернса". Но что такое Бернс, не
объяснила. Фет и не пытался постичь, решив про себя, что на пленках,
по-видимому, записана похабель. Но самым уязвимым в позиции Фета было то,
что он никак не мог выяснить, кто же это поет и надрывается. Пусть похабель,
как у Бернса, но кто? Это оставалось тайной долгое время.
Но мистерию разрушил тот же отчим.
Однажды зимним вечером в начале 65-го года он принес со студии мятую
газету и громко прочел, закатывая к потолку уставшие после рабочей смены
глаза, мешая напечатанный текст с отсебятиной, чтобы усилить его значение:
- "Бедные навозные жучки!.. Пройдет несколько месяцев, и о вас никто не
вспомнит. А имя великого композитора, которого вы оболгали, человечество
будет помнить века!" Полюбуйся, Таня, что слушает твой сын! - и он с
отвращением кинул к ногам мамы скомканную газету.
Мама куснула свой кулак, чтобы подавить крик отчаяния...
- Может, это все-таки не они? - спросила она с суеверным ужасом.
- Они, бардзо, они! Нутром чую! Принес в дом, бардзо, навозных жучков,
которым место в сортире! И кормит меня, бардзо, жучками день и ночь! А мне
не нужны, бардзо, навозные жучки! Мне Эдди Рознер нужен, бардзо! А жучки с
фекалиями не нужны! На, подавись своими жучками!
- Не ори, подлюга, - душевно сказал ему Фет.
Получилось, конечно, нетактично. Через много лет он уже говорил в
подобных случаях иначе: "Не шелести, кулек!". Но до этого скорбного времени
было еще далеко.
Услышав "подлюгу", отчим попытался нанести хук справа. Он был поклонник
бокса и горячий сторонник открытой стойки, в которой работал польский боксер
Дан Поздняк. Фет смотрел с Поздняком только один матч по телевидению. Было
это почти ночью, против Поздняка был выставлен какой-то зеленый худосочный
юнец, он же и уложил мастера на ринг со второго удара вместе с хваленой
открытой стойкой. Отчим говорил, что Поздняк - непонятый гений. И сам,
по-видимому, воображал себя Поздняком. Сейчас он решил побоксовать, но Фет
легко уклонился от его рокового удара.
- Кто написал статью? - спросил он, на всякий случай уходя в угол.
- Очень большой мастер музыки, - со вздохом произнесла мама. - Ему
можно верить.
Она назвала фамилию, которую Фет сразу, по своей особенности, позабыл,
но зато на всю жизнь запомнил, что мастер этот написал песню "И в забой
отправился парень молодой".
Когда отчим успокоился и попросил тренера сделать ему массаж висков,
Фет пробежал заметку глазами, радуясь, что наконец-то пригодился бесполезный
ранее навык чтения. Композитор с длинной фамилией сильно негодовал на то,
что у неких жучков из далекого заморского города, где все говорили
по-английски, есть песня под названием "Катись к черту, Бетховен!". Мастер
обиделся настолько, что тут же назвал жучков навозными и пожелал им скорой и
бесславной гибели, не уточнив, правда, отчего эта гибель произойдет, то ли