"Юрий Арабов. Биг-бит (Роман-мартиролог) " - читать интересную книгу автора

Электронщик после этого запил и, будто в отместку, изобрел прообраз будущего
синтезатора, от звуков которого хотелось лезть на стену. Когда прообраз этот
кончал пищать, то по радио начинал голосить хор имени Пятницкого: "Ох,
конфета моя слюдянистая! Полюбила я такого рудинистого!". Голоса были
бабские, визгливо-пьяные. За ними угадывалась рабочая слободка, дым из
кирпичных труб с выложенной на них датой "1934", цветастые юбки, румяна на
щеках и тяжело-мрачное соитие в овраге, с хриплым матом, ударом кулака в
грудь и кровью под ногтями от чужих расцарапанных подмышек. "Что это?" -
спросил потрясенный Фет у матери. "Это - гадость", - кратко сказала она и не
пояснила, что именно имела в виду. Правда, была еще патриотическая песня,
распадавшаяся на дуэты, квартеты и просто хоры, терявшиеся в нарисованном
небе из-за своих гигантских размеров. Обычно мужики, исполнявшие подобный
жанр, стояли на фоне красного знамени и имели весьма откормленные ряхи, что
органично вытекало из жанра, - в нем густела мужественность, но не пехоты,
завалившей собственными телами врага, а хладнокровных штабных людей, которые
будут праздновать победу и подымать стаканы именно из-за того, что они - не
пехота...
Но у Андрюхи Крылова имелось кое-что другое. Именно на него впервые
упала рождественская "Комета", что было неожиданным для человека, который
всю жизнь клеил планеры и модели самолетов из папье-маше, а потом крутил их
на леске на необъятных асфальтовых площадях перед Выставкой Достижений
Народного Хозяйства. Жил он на одной лестничной площадке с Фетом и был на
четыре года старше. Однажды летом 1964 года он пригласил Фета к себе и
показал ему только что купленный родителями деревянный ящик. Родители
вкалывали на той же студии имени Горького, а Андрюха, пользуясь их
отсутствием, зарядил в новенький магнитофон бобину с узкой пленкой, которая
пахнула в нос Фету ароматом большой химии.
- "Тип-2"! - с гордостью произнес Андрюха название пленки.
- Ага... - откликнулся Фет, делая вид, что понимает, о чем идет речь.
- Отечественная. Хорошая. Скорость записи - 19 с половиной сантиметров
в секунду! - продолжал вещать Крылов, демонстрируя свои технические
познания. - На одной дорожке кассеты умещается 22 минуты чистого звука!
Почему-то от этих сухих технических сведений томительно засосало под
ложечкой и рот наполнился слюной, будто Фету предложили попробовать только
что cорванной в огороде клубники.
- А чего у тебя там записано, - Гелена Великанова?
Андрюха только хохотнул и нажал пластмассовую кнопку цвета слоновой
кости.
Пленка дернулась и весело побежала с полной бобины на пустую. Прошел
красный ракорд, и наконец-то раздался легкий шип хорошей советской пленки. К
нему начали примешиваться трески грамофонной пластинки, с которой был
переписан звук. Вдруг зазвучали резкие щипки электрогитары. Она сделала
нехитрый пассаж, похожий на мертвую петлю, и тут же рубанул по тарелкам
ударник, заставивший брякать серебряные ложки в буфете... Довольно нежный
голос неопределенного пола запел нечто разухабистое и грубое. От этого
сплава женственности и хулиганского нахрапа рождался вопрос: а что это
вообще такое, кто поет и о чем?
- Бабы поют, - сказал Андрюха. - Вот стервы, пыжатся! Одно слово,
запрещенная музыка!
- Ага... - подтвердил Фет.