"Юрий Арабов. Биг-бит (Роман-мартиролог) " - читать интересную книгу автора

- Миклофон - дельмо, - сказал Бизчугумб, оправдывая свою "Яузу".
- Пацаны! У вас гандончика не найдется?
В зал вбежал возбужденный Елфимов. Штаны его были расстегнуты, руки
заметно тряслись.
- Машка не хочет без гандончика! Взаимообразно, а?
- Е-есть, - сказал Рубашея. - Е-есть г-гандончик!
Он вытащил из портфеля одутловатую резинку зеленого цвета и вручил
ударнику. Тот, даже не поблагодарив, выбежал вон.
- Почему у тебя презерватив зеленого цвета? - с подозрением спросил
Фет.
- А это не п-презерватив. Эт-то воздушный шарик! - признался Рубашея и
покраснел от гордости.
- Все, - выдохнул Фет. - Сегодня больше не играем!
Он запер гитару в шкафчик за Владимиром Ильичом, сунул в карман пальто
записанную кассету и вышел из зала, ни с кем не попрощавшись.
Дверь за сценой была приоткрыта. Из нее слышался хохот. Фет увидал, что
Елфимов демонстративно надувает врученную ему резинку, а Машка в
расстегнутой кофте бьет по ней кулачками.
Лидер вышел на улицу. Темнело. В воздухе кружился редкий снег. На
ближайшей к клубу восьмиэтажке начали зажигаться окна, превращая дом в
шахматную доску.
Мимо проехала "Волга" и забрызгала Фета водой из лужи. Но Фет даже не
матюгнулся, потому что был полностью деморализован случившейся, как
преждевременная смерть, репетицией.
Он пошел через двор к своему подъезду, решая про себя, выгнать ли
Елфимова сейчас из группы или можно с этим маленько повременить.

Глава третья. Путь от клуба к подъезду

Проходя спортивную площадку, он вдруг подумал о литературе.
Книжек Фет не читал по принципиальным соображениям. Вообще-то читать он
умел, но научился этому делу весьма поздно, лет этак в семь, и первым
отрывком, который он одолел, была афиша в ялтинском парке, сообщавшая, что
по вечерам на танцплощадке играет эстрадный оркестр. Был знойный вечер, в
воздухе кружилась обалдевшая мошкара. Приезжих Ялте не хватало, потому что
все опасались третьей мировой войны и не снимались в то лето с обжитых мест.
Насаженные розы (их было столь много, что даже не хотелось рвать, не рвем же
мы траву или листья с деревьев!) источали тошнотворно-сладкий аромат,
который, мешаясь с морским бризом и йодом в воздухе, довершал впечатление
тяжкого сна. До конца маминого отпуска оставалась неделя.
Они жили на втором этаже двухэтажного дома, стоявшего прямо на
ялтинской набережной, недалеко от памятника пролетарскому писателю Максиму
Горькому. Раньше этот дом на Пешков-стрите принадлежал их семье полностью,
но после революции всех сильно уплотнили, а в 44-м году вообще выселили
вместе с крымскими татарами на Урал, в Казахстан и Сибирь закаляться и
поправлять изнеженное солнцем здоровье... Зацепилась за комнату лишь тетя
Муся, которая хоть и была теплолюбивой гречанкой, следовательно, носила в
крови потенциальную измену пролетарскому строю, но зато имела мужа,
работавшего оценщиком в ломбарде. Звали его дядей Фомчиком, и он, как
новозаветный Фома, все пробовал на ощупь - золото, бриллианты, меха, кожу,