"Владимир Павлович Аристов. Ключ-город " - читать интересную книгу автора

боярского совета".
Каждую весну ждали в Москве татарского набега. Годунов надумал
оградить стенами беломестные слободы. Федора позвали к царскому шурину.
Большой боярин разговаривал с мастером ласково, расспрашивал о чужих
землях, похвалил Федора за то, что он выучился за рубежом городовому делу,
сказал, что русским людям перенимать у иноземцев науки не зазорно, велел
делать чертеж.
Позвали опять, когда чертеж был готов. Годунов интересовался всем до
точности. Более всего хотел, чтобы новые стены Белого города удивляли
московских людей красотой, говорил о том, что украсит город новыми
церквами и палатами.
В тот день Федор, возвращаясь ко двору, вспоминал итальянских
государей, покровителей наук и искусств. Герцог Альфонсо был другом
Микель-Анджело, Роберт Неаполитанский считал для себя честью посещение его
города Петраркой. Высокое искусство делало художников, скульпторов,
архитекторов и поэтов равными государям. Войдя в милость к просвещенному
государю, они могли делать немало добра их подданным, строить города,
изгонять варварство, смягчать и облагораживать искусством жестокие нравы.
Вспомнил Федор и скульптура Луиджи, как вспоминал его часто. У Луиджи
были сильные заступники, но и они не спасли его от костра. Подумал:
"Великую везде забрали попы силу, да на Руси не все могут попы по-своему
вершить, а делают по государеву хотению".
Федор представил себя другом всесильного Бориса, просвещенного
правителя. И Годунов показался ему подобным герцогу Альфонсо или Роберту
Неаполитанскому. Он, плотничий сын Федор Конь, украсит Москву зданиями,
перед которыми потускнеет слава и знаменитого дворца Медичи и палаццо
Веккио. Москва затмит красотой прославленные города Италии, он обучит
русских людей трудному искусству палатного и городового строения. Они
будут строить города, когда умрет мастер Конь.
Федор принялся за работу. С невиданной в Москве быстротою вырастали
стены и башни Белого города. Конь умел ладить с деловыми людьми и
мужиками, согнанными из государевых сел. Он помнил надсмотрщика Никиту
Вязьму, скорого на руку, изувечившего не одного мужика суковатой палкой.
Это было, когда ставили деревянный дворец царю Ивану Васильевичу, и отец
учил пятнадцатилетнего Федора плотничьему делу.
И Конь уговаривал надсмотрщиков, присланных из приказа присматривать
за работой, людей не теснить.
Раз как-то пришли деловые мужики - каменщики и кирпичники, жаловались
Федору, что боярин Никита Плещеев, ведавший раздаточной казной, не отдает
заслуженных денег, просили заступиться. Федор отправился на бояринов двор.
Плещеев вышел на крыльцо. На Федоровы слова лениво отмахнулся:
"Целовальник людишкам деньги, что заслужили, дал, да те спьяну не помнят.
Не суйся буки наперед аза. Я государеву пользу блюду, на то поставлен".
Федор видел, что боярин хитрит, сгоряча сказал Плещееву дерзкое
слово, да такое, что дворовые холопы у крыльца ахнули. Боярин опешил,
посизел, от гнева не мог сразу вымолвить слова. Махнул конюшенным мужикам:
"Батожья!". Холопы вмиг сорвали с мастера кафтан, распластали тут же во
дворе. Притащили батогов. Боярин смотрел с крыльца, покрикивал холопам
бить сильнее. "Поднеси гостю, чтоб через губу пошло".
Избитого Федора вытолкали вон за ворота. Не помнил Конь, как