"Елена Арсеньева. Государева охота " - читать интересную книгу автора

Данька получил такого друга, такого преданного друга и защитника... Разве
только отца Волчок любил больше. Нет, не любил, не то слово, любил он как
раз Даньку. А отца почитал по врожденному звериному умению безошибочно
распознавать вожака стаи и безоговорочно ему подчиняться.
Пес прыгал вокруг, рискуя свалить двух ослабевших людей.
- Волчок, Волчара! - растроганно бормотал Данька, не уворачиваясь от
его упоенного лизанья. Хорхе тоже перепало собачьих ласк, и он тоже не
отворачивался. - Куда ж ты чертову девку девал? Загрыз? Неужто загрыз?
Волчок не отвечал, только лаял да снова начинал лизаться.
"Хорошо бы и впрямь загрыз", - с надеждой подумал Данька.
- Вижу лодку! - прохрипел над ухом Хорхе. - Вон там!
Данька тоже увидел челночок. Ох, грех, конечно, небось обездолят они
кого-то кражею! Но ведь им надо жизнь спасать... А все равно грех!
Данька не без совестливости покосился на Хорхе - все ж монах, у них с
этим делом, с грехами-то, суд короткий. Но черноокий иноземец смотрел на
лодку с истинным вожделением. "А что ж, не зря говорят: не согрешишь - не
покаешься! Деваться-то некуда! Небось он сейчас все свои монашьи привычки в
карман запрятал. Ну и ладно".
Данька помог Хорхе присесть на бережок и пошел сталкивать лодку в воду.
Обернулся, услышав лай Волчка, с захолодевшей спиной: а вдруг откуда ни
возьмись "русалка" объявилась?!
Но никакой русалки там не было, только водяной. Водяного самозабвенно
изображал Хорхе, который заполз в реку, ожесточенно плескал на себя водой,
тер заскорузлое тело, ерошил мокрые волосы... Волчок, конечно, не выдержал,
принял это за игру, кинулся взбивать тучу брызг...
Словом, к тому времени, когда Данька столкнул лодку в воду и отыскал
припрятанные в ближних зарослях весла (счастье, что этот рыбачек жил по
закону. "Авось добра не тронут, небось не украдут!"), оба были мокрехоньки -
хоть выкручивай да сушить вешай либо на песочке раскладывай, - что пес, что
иноземец. Хорхе теперь меньше напоминал оживший труп, и Данька, помогая ему
забраться в лодку, усаживая на корме Волчка, садясь за весла и, наконец,
выправляясь по течению, непрестанно ощущал на себе взгляд его усталых, но
благодарных, ласковых, сияющих глаз. И думал, думал, как прежде:
"Не глаза, а погибель. Девичья погибель!"

Апрель 1728 года

- Сторонись! Зашибу! Сторонись, сволочи!
Этот высокий, ошалелый мальчишеский визг вздымался над полем и заглушал
все звуки, сопровождавшие охоту: крики егерей, горячивших коней и
подгонявших собак, которые, впрочем, и без понуканий угнали далеко вперед;
лай осатаневших от близкой добычи борзых; тяжелое дыхание усталых от
сегодняшних беспрестанных гонок коней; возбужденные вопли охотников,
видевших близость добычи и всячески старавшихся опередить на подступах к ней
другого... Бедная лисица была одна на всех - на свору собак, свору коней,
свору людей, но, чудилось, отчаянней, горячей всех желал настигнуть ее юнец
в черном полу кафтанчике нараспашку, из-под которого был виден шелковый
темно-зеленый камзол с широким поясом. Полукафтан надувался над его спиной,
словно парус; шапка давно слетела, короткие черные волосы стояли дыбом,
взвихренные ветром; глаза, полные слез, вышибленных тем же ветром, чудилось,