"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора

на подозреваемого обличительные слова: "А это мы еще посмотрим; между тем
и фамилия-то у вас еврейская: Симон, Шимон, Шалом, один черт, скоро
проверим, мы всегда начеку, так и знайте".
Дезире Симон был потрясен: от него требовали сведений не о том, кто
он, а кем он не является. Чем дольше он искал выход, тем безнадежнее
терялся в лабиринте. Бред, да и только. Он должен был доказать, что ни он,
ни его родители, ни дед с бабкой не были иудеями. Писателю дали пятнадцать
дней, чтобы собрать необходимые документы. Две недели от силы, чтобы
обшарить мэрии и северные приходы в поисках актов гражданского состояния и
свидетельств о крещении. Триста шестьдесят часов мучительного ожидания.
Дезире Симон относился к редкой категории людей, рожденных под знаком
неуемности. Его перо было способно различать оттенки вплоть до мельчайших
деталей. Можно было подумать, что талант писателя нашел прибежище в
искусстве миниатюры. Я так часто уличал своего героя в перегибах, что и на
сей раз меня не покидало чувство, будто он преувеличивает. До тех пор пока
моя убежденность не пошатнулась...
По мере того как я читал об этом в романах и рассказах писателя, а
также в его частной переписке, мои опасения возрастали. Я блуждал в густом
тумане, будучи не в состоянии отличить вымысел от правды, разрываясь между
очевидной потребностью в достоверности и тайным влечением к истине. В
конце концов, Дезире Симон вполне мог происходить из еврейской семьи. Не
исключено даже, что ему действительно грозила смерть во время оккупации.
Успех писателя вызывал у многих такую зависть, злобу и ненависть, что он
рисковал стать мишенью доносчиков.
Все становится возможным, как только даешь волю мнительности. Я
извлек этот урок из жизни и творчества своего героя. Я писал биографию, а
не роман. Однако то была биография романиста. Он обладал даром все
пропитывать ядом сомнения. Я попался на эту удочку. По вине Дезире Симона
я оказался в пасмурной зоне, где границы обозримого терялись в тумане.
Вопрос об участии писателя в этом театре теней до такой степени будоражил
мой разум, что здравый смысл начал мне изменять. Чем дольше я блуждал в
тени романиста, тем более непостижимым казался мне его мир. Он грозил
обернуться преисподней. Персонажи, с которыми я там сталкивался,
оказывались всего лишь фигурками из песка.

***

Только архив мог снабдить меня документами, на которые я рассчитывал.
Не просто дать четкий ответ, а вынести приговор, не подлежащий
обжалованию. Я настолько зациклился на этом эпизоде жизни Дезире Симона,
что отныне он стал для меня проверкой на прочность. Данный факт не являлся
Бог весть какой находкой ни с литературной, ни с исторической точки
зрения, но это было выше моих сил и не давало мне покоя.
Неужели писатель солгал? Я должен был выяснить. Это стало навязчивой
идеей.
Променяв библиотеку на архив, книги на кипы бумаг и полки на папки, я
почувствовал, что мне предстоит двигаться вспять, против хода истории. Я
перенесся в прошлое, перейдя от книг к инкунабулам, и как никогда
неустанно повторял завет одного из своих учителей: работа в архиве - это
соль исследования. Порой он прибавлял с брезгливой гримасой: "Все прочее -